«Без помощи рабочих Компрод есть нуль!»
— Владимир Ильич! Нужны какие-то экстренные, чрезвычайные меры! Нельзя дальше так! Нельзя!
— Погодите, батенька! Что с вами? Вы на себя не похожи... Да что с вами, Александр Дмитриевич?
— Сил не хватает! Все бурлит вокруг! Захлестывает! Нельзя так дальше!
— Выдержка, выдержка, друг мой. Уже начинают разворачиваться наши силы. Вот войдем во ВЦИК с вашим декретом...
— Да что ВЦИК?! Полтораста человек в зале бездействующего ресторана!.. А вокруг — море разбушевавшееся! Стихия!
— Да погодите, погодите, Александр Дмитриевич. Успокойтесь.
— Владимир Ильич! Для ведения новой, еще более решительной политики в продовольственном деле нам нужны силы и поддержка всего пролетариата, а пролетариат голодает...
— Да, да. Положение серьезное, очень серьезное. Я понимаю ваше состояние. Не извиняю, но понимаю. Присаживайтесь. Отдохните. Переведите дыхание.
— Владимир Ильич! Что, если собрать заседание ВЦИК в Большом театре? Не в «Метрополе», а именно в Большом театре! И не обычное, не очередное, а экстраординарное! Заседание-бой! Заседание-суд! Созвать рабочих, депутатов Московского Совета, представителей Всероссийского и Московского советов профсоюзов, районных Советов, заводских комитетов, всех профсоюзов столицы — одним словом, образовать этакий широчайший, можно сказать, всенародный форум.
— Так... И вам на нем выступить?
— Мне? Нет, Владимир Ильич! Тут надо ударить из главного калибра.
— ...«Из главного»?..
— Непременно. Я готов: пожалуйста, выступлю. Но думаю, что не тот случай, чтобы мне выступать. Правильнее будет вам: ведь и вопрос и момент самые критические, и мы не имеем права упускать хотя бы малейшую возможность, не имеем права рисковать.
— Да, пожалуй... Надо действовать самым решительным образом, драться, не щадя сил...
— Только так. Иначе, я не знаю, Владимир Ильич...
— Гм... Вынести на всероссийский суд нашу продовольственную политику в прошлом и планы борьбы с голодом на будущее? Апеллировать на этом суде к пролетариату? Гм... Резонно. Вот только противники наши... Вы не боитесь, что они используют эту трибуну, этот, как вы назвали, форум, против нас?
— Это уж от вас будет зависеть, Владимир Ильич.
— Надо поговорить со Свердловым. Попробуем соединиться с ним по верхнему коммутатору... Яков Михайлович? Добрый день! Яков Михайлович! Здесь товарищ Цюрупа предлагает созвать чрезвычайное и, как он выражается, всенародное заседание ВЦИК по продовольственному вопросу — о борьбе с голодом, выступить мне и дать решительный бой всей контрреволюционной сволочи. Да. Я тоже думаю: пора, давно пора! Даже поздно мы спохватываемся. Вот именно! Да, да. Именно! Он и предлагает в Большом театре.
Когда? Нет, завтра не смогу: не успею подготовиться. Давайте четвертого июня. Так... Так. Очень хорошо. Договорились... Лидия Александровна! У вас есть контрреволюционные газеты? Очень хорошо! Безусловно! Их всегда надо иметь под рукой. Приготовьте мне, пожалуйста, на вечер все, какие у вас есть, за последние десять дней.
И вот четвертое июня.
Большой театр, фойе — кулуары ВЦИК. Все в сборе. Толкуют о новых назначениях, о военных действиях на чехословацком фронте, об умершем тридцатого мая Плеханове. Шумно и людно. Меньшевики тесной кучкой сгрудились возле входа, на видном месте.
Александру Дмитриевичу, стоящему со Шмидтом неподалеку от них, хорошо слышно, как Дан говорит пощипывающему бородку Мартову:
— Передают, будто бы граф Мирбах, проезжая на автомобиле по Москве, был крайне удивлен тем, что на перекрестках столько интеллигентных людей продают газеты. «Неужели, — говорит, — в России так много интеллигенции, что излишек ее должен торговать газетами?»
Вместе с ними, сверкая очками, смеется Громан. Он хотя и не член ВЦИК, но пришел на заседание: ведь оно расширенное...
— Вы слышали? — говорит Мартов, покосившись в сторону Александра Дмитриевича. — В хлебные губернии посылаются чрезвычайные продовольственные диктаторы!
— Громадная ошибка! — замечает Череванин, тот самый, что неделю назад, на меньшевистском совещании, предсказал скорую гибель Советской власти.
— Безусловно, — продолжает Мартов. — Они же совершенно незнакомы с продовольственным делом, а учиться некогда... — И многозначительно смотрит на Цюрупу.
— Слава богу! — подхватывает Колокольников. (Это он на том же совещании кричал: «Вперед, к капитализму!») — Слава богу, что за спиной всех этих диктаторов здравствует и процветает свободный мешочник! Им сыты все, в том числе и диктаторы.
— Сыты? Все? — с деланным удивлением переспрашивает Мартов. — Позвольте! Позвольте! Вы просто не в курсе. Разве вы не знаете, что мы на всех парах мчимся к социализму? Что идеал «уравнительная голодовка» уже близок к осуществлению? Разве вы не видите вокруг трогательное единение, радостную солидарность в готовности осуществить поговорку «На людях и смерть красна»?