— Что еще за крестовый поход? — крикнули с галерки.
— Крестовый поход, это был такой поход, когда к физической силе прибавлялась вера в то, что сотни лет тому назад пытками заставляли людей считать святым. А мы хотим и думаем, и мы убеждены, и мы знаем, что Октябрьская революция сделала то, что передовые рабочие и передовые крестьяне из беднейшего крестьянства считают теперь святым сохранение своей власти над помещиками и над капиталистами.
Аплодисменты, вспыхнувшие в левой части партера, поднялись к амфитеатру, к бельэтажу, передались, как эхо, в первый ярус и затихли.
— ...Мы строим диктатуру, — продолжал Ленин, — мы строим насилие по отношению к эксплуататорам, и всякого, кто этого не понимает, мы с презрением отбрасываем...
И опять аплодисменты из левой части партера поднялись к ярусам, правда дружнее, но все же не дошли до самого верха, угасли где-то на полдороге.
— Объединяйтесь, представители бедноты, — вот наш третий лозунг. Это не заигрывание с кулаками и не нелепая мера повышения цен. Если мы удвоим цены, они скажут: нам повышают цены, проголодались, подождем, еще повысят... Во всем мире передовые отряды рабочих городских, рабочих промышленных объединились, объединились поголовно. Но почти нигде в мире не было еще систематических, беззаветных и самоотверженных попыток объединить тех, кто по деревням, в мелком земледельческом производстве, в глуши и темноте отуплен всеми условиями жизни. Тут стоит перед нами задача, которая сливает в одну цель не только борьбу с голодом, а борьбу и за весь глубокий и важный строй социализма. Здесь перед нами такой бой за социализм, за который стоит отдать все силы и поставить все на карту, потому что это — бой за социализм...
Снова раздались дружные хлопки, взмыли по ярусам.
— Пусть трубят во все трубы, пусть сеют панику с череванино-громановской колокольни голоса, призывающие к уничтожению и снесению Советской власти. Кто занят работой, этим сеянием паники будет меньше всего обеспокоен: он будет останавливаться на фактах, будет видеть, что работа идет и что новые ряды объединяются, что такие ряды есть.
Цюрупа, не отрываясь, смотрел на Ленина и не узнавал его. Нет, это был уже не тот человек, к которому он привык, с которым пил чай, который смеялся, когда рассказывали смешной анекдот. Всего этого просто не мог тот Ленин, который был сейчас перед ним: весь движение, порыв, сосредоточенность, убежденность, сила.
«Логика боя» — вдруг припомнилось Александру Дмитриевичу чье-то сравнение. Почему именно сейчас пришло ему в голову это сравнение, сразу не определишь. Но он почти осязаемо представил себя в бою — тяжелом, жестоком, вершащем судьбы. И надо, необходимо сейчас же, немедля из всех возможных решений принять одно — единственно верное, потому что только в нем выход, только в нем спасение и для тебя и для множества других людей.
— Товарищи, работа пошла и работа идет. Мы не ждем головокружительного успеха, но успех будет. Мы знаем, что вступаем теперь в период новых разрушений, в полосу самых трудных, самых тяжелых периодов революции. Нас нисколько не удивляет, что контрреволюция поднимает голову, увеличивается сплошь и рядом число колеблющихся, число отчаявшихся в наших рядах. Мы скажем: бросьте колебаться, проститесь с вашим настроением отчаяния, которое хочет использовать буржуазия, ибо в ее интересах сеять панику, беритесь за работу, мы стоим с нашими продовольственными декретами, с планом, опирающимся на бедноту, на единственно верном пути. Перед новыми историческими задачами мы призываем вас еще и еще к новому подъему. — Ленин сошел с трибуны, приблизился к рампе и стоял теперь прямо перед Александром Дмитриевичем, перед всем залом, расставив ноги и чуть занеся назад обе руки, словно атлет, готовящийся поднять непомерную тяжесть и уверенный в том, что поднимет ее. — Эта задача неизмеримой трудности, но повторяю еще раз, необычайно благодарная задача. Мы здесь боремся за основу коммунистического распределения, за действительное создание прочных устоев коммунистического общества. — Ленин вытянул вперед правую руку, точно указывая на то, что хорошо видел. — За работу все вместе. Мы победим голод и отвоюем социализм. — И на мгновение он застыл, замер, точно отлитый, — весь неподвижность и весь движение, целеустремленность.
— Все равно вы обречены! — первым пришел в себя Мартов.
Но его реплику уже почти никто не услышал.
Зал шелохнулся — весь, целиком. И в то же мгновение — Цюрупа даже вздрогнул — лавина аплодисментов ринулась с галерки, с ярусов, затопила партер, заглушила выкрики меньшевиков, вопли эсеров, отдельные голоса их соседей. Казалось, эти стены, привыкшие к неистовствам поклонников Неждановой, Собинова, Шаляпина, не выдержат и вот-вот обрушатся.