— Почем торгуем?
— Разно. Этот вот пять рублей, то — девять, эта краюха — десять... шесть, восемь. Какую возьмете...
— Чего ж так дорого?
— Да нешто это дорого? Прошлый раз я до Питера добрался — вот там да! Там поторговал! Этакий вот кус — четвертная, а то и тридцатка! И только дай, только покажи! «Дорого»!.. Видал бы ты меня здесь, кабы не заградиловка тамошняя: ни умаслить ее, ни обойти — лютует...
— Откуда ж у тебя столько кусков?
— А это, видишь, — охотно объяснил «прасол», — у нас в Курске компания образовалась... вроде как бы нищих. Побирушками их у нас зовут. Вот они, значится, нанимают мужиков, которые посправнее, возить куски в голодные, значится, края.
— Христорадный хлеб... — задумчиво произнес Александр Дмитриевич.
— Да, так и называют. Богатеющие эти побирушки, я вам доложу! Жаднющие! Три процента нам положили и проезд — без харчей! Сроду не видал таких жадных!
— Н-да-а...
— Эх, кабы не заградиловка! Я б им!.. Они, видишь, с нас по московским ценам считают...
Александр Дмитриевич помешкал, взял кусок кулича, но тут же смущенно оглянулся: ничего не скажешь, хороша картинка — народный комиссар продовольствия покупает на Сухаревке христорадный хлеб!.. Увидел бы корреспондент какой меньшевистский! Или сфотографировал бы!..
Он поспешно положил обратно злополучный кусок.
«Прасол» заботливо поправил его, проворчав:
— Чего лапать было, коли денег нет? Ты допреж заплати, а там уж и лапай.
Александр Дмитриевич отдал деньги, сунул сухой обрезок кулича в карман и в совершенном расстройстве повернул к машине.
И сейчас, когда все это пронеслось у него в памяти, он, глядя на Ленина, по-прежнему стоявшего у карты, с досадой и горечью думал: да, та Россия, которую, кажется, опрокинули в октябре прошлого года, здравствует и поныне. Она всюду — в жуликах, бандитах и ворах, которых развелось видимо-невидимо и которые грабят сейчас, применяя наркоз, пытая свои жертвы тупыми ножами, прыская одеколоном на раны. Та, будто бы повергнутая Россия, — в надеждах биржевых спекулянтов, в молебствиях, в красноречивом витийстве меньшевиков, в едином фронте от курского побирушки, богатеющего на голоде, до генерала Краснова, перерезавшего главную артерию революции.
Как совладать со всем этим? Как устоять, как выдержать?
А Ленин все как будто искал и искал на карте ниточку дороги от Царицына к Москве.
И Александру Дмитриевичу вдруг показалось, что вот-вот он найдет выход, придумает, как пролезть в игольное ушко, пробежать по острию ножа.
Но все так же скорбно сутулилась у карты спина Ленина.
И чтобы своим присутствием не ставить товарища в еще более мучительное, в более тягостное и неловкое положение, Александр Дмитриевич, осторожно ступая, пошел к двери.
Но именно в этот момент Ленин резко повернулся к нему и спросил в упор:
— Ну-с? Что вы предлагаете делать?
Человек, много знающий и всегда могущий подсказать тебе решение, до которого ты подчас не додумался бы, он, как всегда, не спешил высказать свое собственное мнение. Он умел и хотел слушать других, умел и любил советоваться. И сейчас в словах его, в тоне вопроса не было ни претензии, рожденной смятением, ни раздражения, свойственного администраторам, растерявшимся и готовым винить всех вокруг, без разбору. Вот так же просто он бы, наверно, спросил, что сегодня на обед.
Без паники, без истерики он хотел решить очередную революционную задачу, такую же трудную и кажущуюся неразрешимой, как все революционные задачи. Но он, Ленин, привык к тому, что все неразрешимые задачи в конце концов решаются. И сейчас он собрался просто, буднично, по-деловому заставить своего товарища и сотрудника поработать — подумать.
От спокойного тона Владимира Ильича, от его уверенности Александру Дмитриевичу стало как-то полегче. Он подошел к карте, пристально посмотрел на нее и тут же вспомнил все свои недавние сомнения и опасения на тот случай, если окажется прерванным железнодорожное сообщение.
«Фу ты, дьявольщина!.. Ведь это же просто как божий день! Это же единственно возможный выход! И наверняка Ленин уже принял это решение... Нет, самое страшное — не обстоятельства, а ты сам, если теряешь голову...»
— Что делать? — переспросил Цюрупа. — Я уже прикидывал, Владимир Ильич. По-моему, вот так... — И палец его поплыл от Царицына вверх по голубой ленточке Волги.