— Да что ваша Зацепа? Вот у нас, на Трубе!..
— Спекулянтам везде рай божий.
— На Таганке прямо с возов мука белая — крупчатка. Как в мирное время!
— Да, поди укупи ее — «как в мирное»!.. Вы сколько за свой оренбургский платок взяли?
— Шесть фунтов.
— Шесть фунтов за такой платок! Он до войны шесть рублей золотом стоил! Ручная работа! Чистый пух!
— Это еще хорошо. Конечно, если бы не в Москве, если б за Серпухов съездить...
— Там бы да! Там за такой платок целый пуд бы взяли, не меньше.
— Да как же! Выпустит тебя заградиловка!
— А и выпустит, так оттуда не привезешь: все до фунтика отберут.
— Да угомонитесь вы! — цыкнул Сергей Михайлович.
Но Ленин остановил его:
— Оставьте. Пусть отведут душу.
Вот уж и свет меркнуть стал, а они все никак не уймутся:
— Чего она этим добивается, наша власть? Все равно ж мы свое, последнее меняем. А поехали бы — так выгоднее сменяли б, для рабочего выгоднее.
— Они свой товар везут, мироеды-спекулянты: им и заградиловка нипочем. А мы — не смей!
— И кто это все только придумал?!
— Э-хе-хе! Верно говорят: справедливости добиться можно, только для этого не хватит жизни...
Едва закончилось действие и поплыл занавес, все женщины повскакали, как по команде, и бросились вон. Одна из них задержалась возле Ленина:
— Чего ж вы сидите? В буфете другой раз чай с сахарином дают и печенье!..
— Это что! — продираясь сквозь стулья, заметила вторая театралка. — Вот в Большом — там чай с сахаром бывает!
— Благодарю вас, — привстал, пропуская их, Владимир Ильич. — Мы с товарищем только что пили.
Появился импозантный, величественный Сумбатов-Южин, директор театра:
— Владимир Ильич! Извините, что так плохо приняли! Проглядели! Прошу вас... пойдемте, усадим вас в другом месте.
— Ничего, ничего! Зато я получил из первых рук сведения о спекуляции на московских рынках. А вы, товарищ Бирюков, с нами пойдете?
— Да нет. Разрешите уж мне здесь остаться, Владимир Ильич.
Прозвенел звонок — и ложа постепенно наполнилась.
— А где же товарищ ваш? — спросила Сергея Михайловича та женщина, которая предпочитала оперу драме.
— А это ведь Ленин был, — улыбаясь, объявил он ей.
— Ленин?!. Побожитесь!.. Ой, мамоньки! Рассердился небось на нас, болтливых?
— Наоборот. Спасибо вам велел передать: за информацию.
— Александр Дмитриевич?! — Ленин удивленно развел руками и остановился посреди светлого совнаркомовского коридора, преградив дорогу. — Вы получили мое предписание?
— Да, получил.
— Что там говорится?
— Ну, мало ли...
— А все-таки?
— Я забыл...
— Забыли?! Тогда я вам напомню: «За неосторожное отношение к казенному имуществу (два припадка) объявляется А. Д. Цюрупе первое предостережение и предписывается немедленно ехать домой»... Домой! Ясно, кажется?
— Ясно.
— Почему же вы здесь?
— Владимир Ильич, я приехал с разрешения врача и в его сопровождении для разговора с вами. Всего десять минут! Очень прошу! Если заняты, я подожду в соседней комнате. Буду ждать до бесконечности!
— Лучше уж тогда ждите дома у себя или у меня. Я постараюсь... Приду, как только освобожусь. Впрочем... Десять минут? Зайдите в кабинет...
— ...Владимир Ильич! Я просто отказываюсь понимать! Отказываюсь верить своим ушам!.. Сейчас объявлено постановление президиума Московского Совета, подрывающее всю нашу продовольственную политику, — и мне говорят, что вы, вы — первая наша опора, первый и самый надежный защитник монополии! — поддерживаете его!.. А в постановлении этом устанавливается право на льготный провоз по полтора пуда хлеба в голодные местности для рабочих!..
— Временно, временно!
— Так, значит, это правда?.. — Цюрупа тяжело опустился в кресло.
— Временно. И при условии особого свидетельства и особого контроля, — добавил Ленин.
— Это не меняет дела.
— Вы уверены?
— Я убежден! Вы представьте, какая вакханалия начнется! Как только будет опубликовано соответствующее разрешение, тысячи, да что — миллионы голодных людей хлынут в деревню! За вашими «особыми свидетельствами» дело не станет! Вся заготовительная работа будет дезорганизована. О транспорте я уж и не говорю!..
— Да, это можно себе представить, — устало вздохнул Ленин. — И все же. Рабочие буквально болеют от голода. Отчаяние овладевает массами. Запасы съедены, поступлений мало. Наступил самый трудный, критический момент для социалистической революции... В этих условиях нужна гибкость, тонкость, умение сообразовываться с обстановкой. Необходимо маневрировать. Надо сделать все от нас зависящее, даже пойти на уступки.