— Это не уступка, Владимир Ильич, а гораздо хуже. Вы же знаете, что льготный провоз ничего не даст. Вон в Петрограде уже попробовали, и что же?
— Да, я знаю. Первые дни льготный провоз вызвал благоприятный для нас политический перелом и частичное облегчение продовольственного кризиса, но потом дело еще ухудшилось.
— Вот видите, Владимир Ильич!
— И все же, все же, дорогой Александр Дмитриевич!.. Во-первых, все-таки было «частичное облегчение». А во-вторых, мы должны пойти на этот льготный провоз хотя бы ради того, чтобы на примере, на фактах показать сомневающимся рабочим и партийным работникам, что всякая иная продовольственная политика, всякое колебание в проведении монополии, всякое отступление от нее может привести к гибельным последствиям.
— Ну это уж слишком дорогая цена за подобный урок. И слишком велик риск...
— Во-первых, должен заметить вам, что делать революции вообще рискованно и опасно. Это во-первых. А во-вторых, что мы можем сейчас предпринять? Какой у нас выход еще? Все наши заготовки до сих пор носили эпизодический, да, да, даже, если хотите, партизанский характер. Пока у нас нет стройной, по- настоящему государственной системы налогов и заготовок, мы вынуждены будем изворачиваться, идти на всевозможные ухищрения — словом, заниматься в конечном счете все той же партизанщиной и кустарщиной.
— Бесспорно, Владимир Ильич! И мы уже готовим переход к такой системе, которая гарантирует нам ежегодный минимум в триста шестьдесят миллионов пудов. Но сейчас речь об этом злополучном полуторапудничестве.
— Да поймите же, Александр Дмитриевич! Это крайняя мера. Выход из безвыходного положения. Своего рода продовольственный Брест, после того как Деникин занял Северный Кавказ и Царицын почти перестал нас кормить... Лучше, в конце концов, пойти на некоторую уступку свободной торговле, но зато помочь голодающим рабочим. Именно сейчас, в критический момент, когда можно потерять все, мы должны поддержать рабочий класс.
— Как будто я против этого!.. Но ведь путь-то, путь выбран ложный!
— Путь не выбран. Вы ошибаетесь. Путь для нас остался один-единственный: временное разрешение льготного провоза хлеба.
— Не знаю, не знаю, Владимир Ильич!.. Поддержку рабочему классу это разрешение окажет на копейку, а Компрод развалит на сто рублей!
— Трудно вас переубедить.
— Да, я по-прежнему категорически против организованного да еще санкционированного сверху мешочничества.
— Тем не менее должен напомнить, что соответствующее решение принято, и вам придется его выполнять.
— Хорошо. Я подчиняюсь. Заградительные отряды будут свободно пропускать рабочих, везущих продукты, но...
— Принимаем ваше заявление к сведению без всяких «но».
«...Усердно прошу товарищей продовольственников понять необходимость этой меры. Прошу товарищей употребить совершенно исключительные усилия для увеличения заготовок...
Наркомпрод А. Цюрупа».
В кабинет решительно вошел Леонид Исаакович Рузер — член коллегии, ведавший заградительными отрядами, то есть практически всей борьбой с мешочничеством. Но решимости его хватило ненадолго. Как только взгляд его встретился со взглядом поднявшегося ему навстречу наркома, вид у Рузера стал растерянный. Он замешкался, поплотнее притворил дверь и только после этого положил на стол перед Цюрупой неровно исписанный листок.
Ну, так и знал! — конечно, заявление:
«Прошу освободить меня от работы, так как я не нахожу больше формулировки ни для одного распоряжения по запросам мест...»
«А я будто бы нахожу?! — раздраженно, с досадой подумал Александр Дмитриевич. — И однако же не пишу заявлений...»
Он поднял взгляд на скорбно ссутулившегося товарища, чтобы сказать что-нибудь вроде — «надо, необходимо, как же в такой момент», но ведь и сам он не верил во все это. Что, если завтра его поставят на место Рузера? Ведь Рузер будет вправе над ним смеяться, а может быть, даже злорадствовать. И справедливо!
Взгляды их встретились снова.
«Дела-а... — все раздумывал Александр Дмитриевич. — Уж если такой человек, как Рузер!.. В партии с восемьсот девяносто девятого, участник трех революций, до назначения в Наркомпрод был заместителем председателя исполкома объединенных советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа. Насмотрелся всякого, не дрогнул, когда пришлось топить боевые корабли в Новороссийской бухте. Совсем недавно введен в коллегию — на самый трудный, самый, можно сказать, мучительный пост, а уже успел навести порядок во многих губерниях, на важнейших дорогах и вокзалах, даже в столице. Недаром слово «заградиловка» стало едва ли не самым страшным для мешочников всех мастей. Да-а, дела!..»