Запах больничной столовой – селедка-винегрет или селедка-картошка.
– Ваша палата пятая. Возьмите постель. Ужин через час.
Расклад такой: три койки – беременные; одна – внематочная; двое после выкидыша; две кровати свободны. Все время идет ротация женского материала...
Серафима присела на край пружинного матраса. Неуютно. Хочется домой.
– Привет, – сказала она толстой соседке с усиками над верхней губой и волосатыми ногами, торчащими из-под халата.
– Ты с чем? Сохранять? – та бросила взгляд на Симин живот.
– Матка в тонусе. Дома пила но-шпу, не помогает. Участковая отправила в больницу.
– Сомневаюсь, что тебе здесь помогут! – заржала толстуха.
Никто ее хохот не поддержал.
Все сосредоточились на своих телах – сохранить, сохранить, сохранить... Свою матку, свои придатки, свою способность к воспроизведению, свою беременность или свою привлекательность для самцов...
За окном виднелись пивная в перспективе унылой улицы, опознать которую Серафима была не в состоянии. Везли по «скорой» куда-то за Сенную, может, на Подъяческую.
Ну вот, опять... Мышцы медленно сжимаются – сильнее, сильнее, еще сильнее, – беременная матка становится каменной и твердой, как гранитный шар. В такие моменты малышу не хватает кислорода...
Сима свернулась калачиком на холодной проваливающейся кровати, ожидая, когда тягучая боль отпустит. Под ветхим шерстяным одеялом оказалось зябко, и она потащила с пустой постели дополнительное одеяльце. Но не успела...
Вкатили грохочущую каталку c растрепанной девушкой, зажимавшей между ног подкладную.
Ее сбросили на пустую койку и тут же поставили капельницу.
– Кровит. У меня семнадцать недель. – Новенькая жалобно посмотрела на Симу, как будто та могла ей помочь.
– Все будет хорошо, – пробормотала Серафима, хотя ее собственный живот сжимался от ужаса.
– Меня зовут Маша... – Маша стонала, придерживая окровавленную тряпку внизу живота.
Несколько раз заходил бывалый, заледеневший на лицо врач, откидывал одеяло и невесело посматривал на Машины выделения. После его молчаливого обхода вплывали сестры со шприцами и капельницами.
Наколотая Маша ненадолго затихала.
От скуки волосатая толстуха смаковала подробности своей сексуальной жизни.
– Оральные ласки при беременности – чистый мед. Муж лижет меня часами; если б вы знали, как он хотел девочку. Как он хотел... Он просто вылизывал каждый пальчик моей ноги.
Серафима глянула на ноги толстухи, и ее чуть не стошнило.
Она перевела взгляд на светлоголовую девчонку, похожую на замученную уроками десятиклассницу. Возле нее сидела на краешке кровати свекровь, которая доставала из сумки икру, свеклу, гранаты.
– Ешь, ешь...
Плечи больной, как тощие вязанки хвороста, выскользнули из-под рубашки. Очнувшись от забытья, девочка посмотрела на банки с едой и захныкала: видимо, это было ее постоянным занятием – глаза страшно опухли.
– Я не знаю, как жить... – и снова слезы.
– Она вчера потеряла ребенка, – шепнула толстуха Симе.
После ухода свекрови девчонка затряслась от рыданий:
– Он хотел сына, и был бы мальчик, но я не смогла...
– Нельзя быть такой тряпкой! – рявкнула на нее толстуха.
– Как только выйду, сразу попытаюсь снова... – отупело бубнила худышка.
– Дура! Да разве так мужиков привязывают? Что ты сопли распустила!.. На такую размазню бледнолицую кто посмотрит...
Толстуха, достав банку с салатом, начала сосредоточенно хрумать.
Маша, очнувшись от лекарств, лихорадочно заметалась:
– Больно, тянет внизу... Доктора позовите. Доктора!!!
Серафима, напрягшись и побледнев от страха, доплелась до ординаторской.
– Больной плохо, подойдите.
Дежурный врач, увидев алую кровь на подкладной, покачал головой:
– В операционную.
– Выскабливать?! – с ужасом расширила глаза Маша.
– Ничего не сделать, лапуля. Шейка на два пальца открыта.
– Не-ет!!
Врач пожал плечами. И, что-то шепнув медсестре, вышел.
– Нет!!! – Маша сжалась в комок. – Сейчас все пройдет. Все пройдет...
Она накрылась с головой, спрятавшись от мира.
Медсестра раздала вечерние уколы и таблетки.
Погасили свет, воцарился покой. Затихли всхлипывания «десятиклассницы».
Серафима отчаянно пыталась думать о хорошем.
Через некоторое время тишину прорезали крики.
– А-а-а! А-а-а! – Маша орала в полный голос, хватаясь руками за живот.
Девчонки зажгли свет, Серафима увидела окровавленную простыню под соседкой и пошла искать медсестру. У самой тело тряслось и колотилось сердце.