Нужно ли говорить, что в результате подобных изменений он приходит в состояние, практически не поддающееся коррекции, или, если быть более точным, в параноидное состояние. Если шизофрения возникает совершенно незаметно (кстати, нужно добавить, что при этом развитие в определенных аспектах может приобретать еще более зловещие формы), для начальной стадии параноидного состояния очень характерен феномен, который я называю моментами «озарения». Они проявляются в исключительно благоприятных условиях, когда человек действительно видит реальную ситуацию, ранее скрытую от него селективным невниманием, что дает ему возможность лучшей ориентации в окружающем мире. Но большую часть времени личность находится под действием параноидной трансформации (сводящейся к переносу ответственности), в проблесках которой человек вдруг на мгновение обретает способность «видеть все». Начало этому процессу дает внезапно осеняющее человека подозрение, сопровождаемое неожиданным наплывом неописуемого ужаса. Вероятно, подозрение витало в воздухе еще до этого проблеска, неся на себе незначительный отпечаток сверхъестественности; но с его появлением человек оказывается в мире, где не-Я приобретает персонифицированную форму, проявляет большую активность и полностью поглощает все его слабости.
Итак, все описанные выше феномены мы можем наблюдать у отдельных людей, демонстрирующих сложное переплетение и попеременное чередование проявлений гипокондриакальной гиперактивности и параноидных интерперсональных взаимоотношений. Интенсивная гипокондриакальная гиперактивность зачастую дает толчок переходу от шизофрении к параноидной трансформации. В определенные моменты жизни, протекающей по параноидному типу, возможно смещение акцентов с боязни врагов, интриг, заговоров и т.д. на глубокую гиперактивность, связанную с нарушениями функций организма, т. е. с представлениями о патологических изменениях в протекании физиологических процессов. * Чередование такого рода - которое, будучи весьма распространенным, знакомо многим из нас - имеет огромное значение для выявления механизмов, лежащих в основе концептуальной структуры не-Я.
Мне кажется, говоря о процессах, задействованных в этом переплетении гипокондриакальной гиперактивности и параноидных состояний, я могу упомянуть лишь об одном очень ярко выраженном параноидном шизофренике, которому я некогда помог, как мне кажется, полностью выздороветь. Этот мальчик с развитием у него обширной параноидной шизофрении начал жаловаться на горло. Его горло внушало ему ужасное беспокойство. Выявление каких-либо симптомов представлялось неимоверно сложной задачей, но у меня не было и тени сомнения в том, что передо мной пример глубокой гиперактивности, направленной на область горла. Я направил его к ларингологу, который помимо широчайших профессиональных знаний проявлял также активный интерес к психиатрии. Он тщательно исследовал горло мальчика, а потом показал ему учебник анатомии и предложил посмотреть, насколько точно его горло соответствует тому, что нарисовано на красочной картинке. Мальчик ушел необычайно взволнованным; все получилось как нельзя лучше. Но когда в следующий раз он пришел ко мне в офис, то сказал: «Доктор, мне все равно, что вредит моему горлу; я хочу что-нибудь удалить».
Примечания к главе 21
* {Примечание редакторов: Паттерны «я-ты» описаны в работе Патрика Муллахи (Patrick Mullahy) «A Theory of Interpersonal Relations and the Evolution of Personality», в Conceptions of Modern Psychiatry.]
* Вот почему психиатр должен семь раз подумать, прежде чем одним махом списать все то, что рассказывает ему пациент, на «простую фантазию исполнения желания». Я говорю об этом потому, что человек не может полностью освободиться от вмешательства системы самости - даже когда он пребывает во власти мечтаний. Элемент частичного удовлетворения реальных потребностей, элемент функции системы самости (минимизация или избегание тревоги), немедленная реализация враждебных дизъюнктивных импульсов, частично связанных с тревогой, и очень сложные процессы, необходимые для поддержания диссоциации, - все эти компоненты легко обнаруживаются в структуре фантазий. Однако психиатр нередко рассматривает фантазии как проступок пациента и действует в соответствии с этим или, обсуждая этот вопрос с коллегами, преподносит их как безобидный признак незрелости человека. В этих случаях крайне непрофессионально с его стороны будет представлять пациенту его фантазии как нечто недостойное. Поэтому я убежден, что разговоры с пациентом и коллегами о «фантазии исполнения желания» скорее сбивают с толку, чем приносят ощутимую пользу, а в большинстве случаев к тому же отрицательно сказываются на ясности мышления самого психиатра.