Владимир Кунин. Интердевочка
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ*
Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться, привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.
Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях и трусиках - и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток выгляжу - будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не сводит. Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру уже все до лампочки. И моя неторопливость - просто результат привычки.
С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир и баржу с желтым песком.
- Я люблю тебя, Таня, - сказал он у меня за спиной.
Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за знание русского языка.
- Я тебя тоже, - ответила я, не оборачиваясь. Он мешал мне слушать мелодию с проплывающей внизу баржи.
- Я хочу жениться на тебе, - с чувством сказал он.
Ох, черт побери! Неужели - все? Неужели точка?!
Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.
- Слава те, господи! - я даже рассмеялась. - Наконец-то раскололся!..
- Что?
Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски, я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит помимо сознания. Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?
Я села к нему на кровать, погладила по лицу:
- Ты действительно хочешь на мне жениться?
- Да, - он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие, реденькие, с пепельной проседью. - Я уже говорил со своей папой и мамой.
Это становилось серьезным.
- И мы уедем к тебе?
- Да. Если хочешь.
Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не понимают. Даже самые умные.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у него изо рта, встала и осторожно сказала:
- Теперь будет все, как захочешь ты.
В ванной я натянула свое бундесовое платьице - полштуки отвалила за него Кисуле, - собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я считала, что это его дело. А сегодня… Я тщательно вымыла кисточку, просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно новая жизнь…
Выйдя из ванной я посмотрела в окно на неву, но баржи с песком уже не было.
- Вот пятьсот крон, - он смотрел на меня поверх очков, протягивая деньги. - Как всегда. Но если хочешь в долларах, то получится меньше. У нас сейчас немножко упал долларовый курс и тебе это не может быть выгодно.
Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне важно совсем другое. Я сказала:
- Спрячь. Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться? «Бесплатник», - я видела, что он ни черта не понял. - У нас жены с мужей за… Это самое… Денег не берут, - объяснила я. - Аморально.
- Это правильно. Хотя жена всегда стоит дороже, - он спрятал деньги в бумажник.
Все-таки какие они рассудительные и четкие ребята! Не то что наши. Хотя я даже и не понимаю - нравится мне это или нет.
- Презенты возьмешь?
Он мне кое-что купил в березке.
Я посмотрела на часы и решила не рисковать. Прихватят вдруг, найдут у меня эти шмотки, пока выяснят, что я их не того… Я и на работу опоздаю.
- Нет. Лучше привези мне их сам. Хорошо?
- Хорошо, - согласился он. - И надо про нас обязательно сказать твою мать.
Я рассмеялась.
- Обязательно! Чао, - поцеловала его в нос и пошла к двери. - Пронеси, господи!
Теперь у нас в «Интуристах» дежурных по этажу нет. Все как у них, «за бугром» сделали. А кто может помешать посадить у лифта старшую горничную? Никто. Вот и сидит за столиком наша подруга драгоценная - Анна Матвеевна. Вид - для полтинника - еще будь здоров. Вся в люрексе, на голове - «хала».
- Доброе утро, Анна Матвеевна.
- Танечка! - ну, просто мать родная.
Я лифт вызвала, сунула ей червончик, помадку французскую. Анна Матвеевна глазками захлопала:
- Ой, ну ты всегда, Танюшка! Ну, прямо я не знаю…
Но тут лифт подошел. А пока я себя в зеркале рассматривала и представляла, как я буду выглядеть «там» в качестве его жены, Анна Матвеевна (надо же ей быть такой сукой! ) подняла трубочку телефона…
Ну и конечно, когда я доехала до первого этажа, тут же меня и приняли. Я так расстроилась!
- Тьфу, - говорю, - ну, что за непруха, а, Женя?!
А Женя стоит в свитерочке, в пиджачке кожаном и зевает. Ему только недавно лейтенанта дали.
- Может, отпустишь, Жень?
- Что ты, Зайцева! Пойдем, пойдем. У нас без тебя - скука смертная…
- Анна Матвеевна стукнула? - спрашиваю.
- Я тебя не узнаю, Таня, - огорчился Женя. - Ты же опытный человек. Профессионал. Что за вопросы?
Идем гостиничными переходами. Казалось бы, спит гостиница без задних ног. А на самом деле держи карман шире: и наш «профсоюз» работает, и у спецслужбы ушки на макушке, и разная торговая шваль еще гуляет…
- А я замуж выхожу, Женя.
- Поздравляю, - Женя пропускает меня вперед и открывает дверь. - Проходи, Зайцева.
Каждый раз, когда я попадаю в эту комнату - обшарпанную, с жуткими столами, с продранным диваном, со стульями без спинок и уродливым сейфом, - мне начинает казаться, что эту комнату целиком вынули из какого-то отделения милиции и насильно впихнули в середину роскошной, построенной по последнему слову техники гостиницы. И каждый раз для меня это смена миров…
- Здрассьте, - сказала я всем присутствующим.
- Лучшие люди нашего профсоюза, - улыбнулся мне Толя - Вот теперь почти полный комплект. Присаживайтесь, Татьяна Николаевна.
Толя - старший опергруппы нашей гостиницы. Милицейско-капитанского в нем нет ни на грош. В костюмчике с галстучком - вылитый студент. Только очки на нем не по студенческому карману. Очень попсовые очечки!
Посредине комнаты баррикада из двух письменных столов буквой «Т». По одну сторону - семь стульев вдоль стены для задержанных.
На первом - Наташка-школьница. Противная девка, наглая. Еще семнадцати нету. С восьмого класса ходить начала. Сейчас в десятом. Морда протокольная - на что мужики падают?! Под любого пьяного финна уляжется за полсотни его вонючих марок…
Ну, а дальше - парад элиты! Дому моделей - делать нечего. «Вог», «Бурда», «Неккерман», «Квилле», «Карден», «Пакен», «Нина Риччи»… Каждый костюмчик - штука, полторы. Сапожки - шестьсот, семьсот. Косметика - «Макс Фактор», «Шанель», «Кристиан Диор»… Это вам уже не Наташа-школьница. Это наш профсоюз. Интердевочки. Валютные проститутки.
Вот Зина Мелейко - кличка «Лошадь Пржевальского». Такую клиентуру снимает - равных нет. По-итальянски чешет, по-фински. Сама шведско-русский разговорник составила. На нашу тему. Многие начинающие у нее переписывать брали. По четвертачку. Недорого. Ей только поддавать нельзя - нехорошая становится. Она и сейчас под банкой…
Подружка моя закадычная - Сима-Гулливер. Была мастер спорта по волейболу. Очень крутая телка! Любого клиента до ста долларов дотянет. Меньше не ходит. Макияж наведет - глаз не оторвать. Голова - совет министров. Из чего угодно деньги сделает…
Нинка-Кисуля. Фирмач на фирмаче, сама всегда в полном порядке. С утра бассейн, потом теннисный корт, обед только с деловыми людьми. К вечеру - работа. Английский, немецкий, финский, конечно… Ленинградская специфика. Я Кисулю очень уважаю. Они с Гулливером меня по первым разам в свет выводили…
А за столом - по другую сторону баррикады - «спецы». Сегодня их трое. Все, конечно, в гражданском. В ментовской форме они только для удостоверений сфотографированы. Лет им столько же, сколько и нам, от двадцати четырех до тридцатника. Все с образованием. Кто университет кончил, кто политех, кто инфизкульт. Ну и какие-то курсы милицейские. И правильно! Тут сразу двести двадцать с погонами. Толя вон даже двести девяносто имеет как капитан. Не фонтан, конечно, но хоть что-то. У всех дети. У некоторых даже по двое…