— Ну все покамест, — и отвалил легким шагом в будущее; барахло, навьюченное барахлом.
Бросил меня в неловком положении, в полуобмороке, перед вдовой особой преклонных лет, которая и думать давно забыла про такие вещи.
— Ишь петух, — сказала миссис Рафтери. — Он как, Вирджиния, насовсем уходит или всего лишь на время?
— Он, видимо, бросает меня, — сказала я и села на ступеньку, подтянув к подбородку свои мосластые колени.
— Раз так, безотлагательно обращайся в социальное обеспечение, — сказала она. — Паршивец он, между прочим, что бросает тебя в самый канун Рождества. В полицию сообщи, — сказала она. — Там с дорогой душой раздают игрушки для самых маленьких. И не забудь, пусть все дойдет до бакалейщика. Меньше будет наседать насчет уплаты долга.
Она видела, как по карте моего лица расползается вселенская печаль. Миссис Рафтери не вредная тетка, бывают хуже. Она сказала:
— Открой глаза, милая, глядишь, и отыщется неподалеку утешенье. — Она показала нетвердым пальцем на ту сторону улицы, где, привалясь на корточках к погрузочному помосту, поглощали свой обед водители грузовиков. Повела рукой, включая в искомое число мужчин, снующих взад-вперед в поисках приличной закусочной. Не обошла и шестерку портовых грузчиков, прохлаждающихся под шатром рыбного рынка. — Если не надорвали себе пупок, работая дни и ночи, значит, жди, что скроются за горизонт. Не горюй, Вирджиния. Я еще не встречала мужчины, чтобы его хватило на весь век.
Через десять дней Джирард задал вопрос:
— А где папа?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Я не хотела посвящать детей в подробности. Нынешний муж или бывший, но у ребенка должен быть отец.
— Ну где же папа? — спросил Джирард еще через неделю.
— Ушел в армию, — сказала я.
— А мне он застилал постель на верхнем ярусе, — сказал Филип.
— Истина сделает вас свободными, — сказала я.
И села с блокнотом и карандашом составлять себе четкое представление о своих ресурсах. Факты, после произведенных с ними действий арифметики, сводились к тому, что муженек оставил меня в критическом положении: денег на все про все четырнадцать долларов, за квартиру не плачено. Он говорил, что ему будто бы жаль так поступать, но поступал-то, я считаю, по присловью «с глаз долой — из сердца вон».
— Город не даст тебе умереть с голоду, — говорил он. — В конце концов, ты составляешь половину населения. Ты побуждаешь творить благие дела. Без тебя нация пришла бы в полный упадок. Кто стал бы платить налоги? Поддерживать чистоту на улицах? И армии не было бы никакой. Мужчине, такому, как я, податься было бы некуда.
Я срочно послала Джирарда к миссис Рафтери спросить, где помещается Отдел социального обеспечения. Она с готовностью отозвалась, не забыв нацарапать от себя приписку почерком, по которому сразу узнаешь левшу. «Бедный Джирард… никакого сравнения с моим Джоном в его возрасте!»
Интересно, кто-нибудь спрашивал ее мнение?
В Отдел социального обеспечения я обратилась сразу после Нового года. Очень быстро выяснилось, что там приучены иметь дело с теми, кто привирает, и, если говорить правду, это их сильно расхолаживает. Вплоть до того, что могут даже, если переборщишь с правдой, отказать заниматься твоим делом.
Вначале мне задавали резонные вопросы. Спросили, куда конкретно мой муж пошел служить. Я не знала. Разослали ему вдогонку письма, пустили своих сотрудников по его следу.
— В армии Соединенных Штатов такой не значится, — сказали мне.
— А вы запросите бразильскую, — надоумила их я.
С чувством юмора у них напряженно. Воспринимают все на полном серьезе.
— Представьте, нет, — сказали мне. — У вас неточные сведения. В бразильской армии нет такого.
— Ну да? — сказала я. — Вот странно! Должно быть, завербовался в мексиканский флот.
Дальше закон предписывал им взяться за его братьев. Написали брату, который первое лицо в профсоюзе водителей грузового транспорта и плюс к тому владелец многоквартирного дома в Калифорнии. Двум братьям из Джерси направили просьбу оказать мне помощь. А те — люди многосемейные. Посмеялись, и правильно сделали. Тогда написали Томасу, старшему, самому способному в семье (ради которого все остальные годами вкалывали в поте лица, платя за его обучение в колледже, покуда эти самые способности не начнут окупаться). Он единственный немедленно прислал десять долларов со словами: «Каков мерзавец! Буду время от времени подкидывать тебе кое-что, Джинни, только ты, упаси боже, не заикнись об этом властям». Я, понятное дело, не заикнулась. Власти же начали в скором времени догадываться, что в человеческом плане они лучше, чем такая, как я, и что невзгоды выпали мне по заслугам — после чего ко мне заметно подобрели.