Есть в Москве здание, которое справедливо считается шедевром мировой архитектуры. «Успокоение и очищение от забот» проистекает во мне, когда я любуюсь его совершенными формами, величественной красотой Дворца (только с большой буквы!). Не один я восхищаюсь им. Достаточно и того, что М. Булгаков в ключевой сцене романа «Мастер и Маргарита» поместил своих героев – Воланда и Азазеллу – на «каменную террасу одного из самых красивых зданий Москвы». И в зарубежных книгах о шедеврах мировой архитектуры этот Дворец всегда занимает одно из первых мест.
Речь идет о лучшем, по моему мнению, творении великого русского зодчего Василия Баженова, известном как Дом Пашкова. Стоит он, почти примыкая к Ленинской библиотеке (ныне Российская государственная библиотека), по-своему тоже весьма замечательному по архитектуре зданию.
В школьные годы часто хаживал я в Дом Пашкова, поскольку в нем размещалось отделение Ленинской библиотеки для подростков. Но почему я остановился на этом Дворце? С его «спины» по краям отходят во двор два длинных двухэтажных флигеля. В них располагались в царские времена помещения для кладовок, для кухни, для прислуги и прочей челяди. Так вот, в советское время они преобразовались в коммунальные квартиры, как говаривали, с одним туалетом на двенадцать комнат. В одну из таких комнат меня и привезли из роддома. По словам родителей, прожил я в ней около года. С точки же зрения моих политических воззрений главное здесь то, что флигели эти выходили на улицу К. Маркса и Ф. Энгельса. Так она называлась до возвращения в наши времена ее старого наименования. Затем младенца (то есть меня) перевезли с улицы К. Маркса и Ф. Энгельса на улицу К. Маркса (ныне вернувшая свое дореволюционное имя – Старая Басманная). На немецкий же рынок, ближайший к нашему дому, часто ходили мы с мамой на улицу Ф. Энгельса. Ну как здесь не стать марксистом?
Вернемся теперь после всех отступлений к главной теме главы – дитя войны.
Военные годы как целостного куска своей жизни я не помню. Шесть лет мне было, когда война началась. Но в памяти у меня ярко, как на цветной киноленте, остались отдельные картины, связанные с войной. О них и хочется мне рассказать.
Буржуйка в центре комнаты. Длинная труба идет в форточку. Отец на фронте. Мама печет блины из картофельной муки. Балуясь, сбросил я затасканные тапочки с ног, и попали они прямо в кастрюлю с тестом. Мама вздохнула, вынула их и продолжила печь блины. На эти блины иногда захаживал заместитель коменданта Москвы, хороший знакомый отца, генерал Киселев (позднее расскажу, почему он и другие весьма видные люди к нам заглядывали). В комнате остро пахнет ацетоном. Это мамина надомная работа: склеивать две пластмассовые половинки опасной бритвы. Иногда я на них под ее руководством выжигал: «Бей фашистов!», «За Родину, за Сталина!».
С генералом Киселевым связано нескольких событий в жизни нашей семьи. Одно из них касалось моей сестры. Была она старше меня, и в военные годы у нее уже появились ухажеры. Один из них особо выделялся. В гости к нам стал заглядывать статный красивый капитан с колодкой боевых орденов на груди. Нравился он мне, я его все про войну расспрашивал. Но мудрой маме моей был он почему-то подозрителен, и она позвала посмотреть на него генерала Киселева. Поговорил тот с ним за столом, порасспрошал, а на следующий день ухажера арестовали. Оказался он не просто дезертиром, но и серьезным преступником. О втором эпизоде моего военного детства, с которым был связан генерал, эпизоде страшном, на всю жизнь на мою душу рубец наложившем, позже расскажу.
Еще одно воспоминание: я хорошо помню вошедший в историю один день осени 1941 года – 16 ноября (это я уже позднее число уточнил). Я вышел на улицу и увидел, что неподвижно стоят на рельсах несколько трамваев № 37. Наш трамвай, на нем с площади Разгуляй мы часто куда-то ездили. Стоят совершенно пустые. Ни вагоновожатых, ни пассажиров. С радостью влез я на место водителя и от всей души стал трезвонить в механический звонок. Исполнилась детская мечта. А потом пошел я по улице в сторону Садового кольца. Улица пустая, никого на ней нет. На тротуарах валяются вещи: какие-то узлы, коляски и почему-то несколько швейных машинок. Вышел на Садовое кольцо, на площадь Земляной Вал и увидел густой плотный поток людей, которые с подобными узлами и швейными машинками шли в сторону Курского вокзала. Шли, чтобы уехать из города. Была это известная московская паника. Весь транспорт встал, заводы закрывались, магазины разорять стали. Немцы последнюю оборону прорвали и на считаные километры к Москве подошли.