Потом были еще встречи с врачами, но когда они видели диагноз Дениса и слышали про метастазы, то сразу отказывали в помощи – ничего сделать нельзя. Его состояние было уже просто ужасное: худой, желтый весь, с опухшими ногами, скачками температуры и сильнейшими болями. В итоге в марте 2018 года Дениса выписали из Киевской больницы, где он лежал из-за высокой температуры, дали сильные обезболивающие и совершенно откровенно посоветовали не суетиться, идти домой и умирать. А мне в лицо сказали: ты молодая, найдешь себе другого. Этот не жилец. Я поступила иначе. Забрала мужа из больницы, заехала домой за паспортами, предупредила начальство, что не появлюсь на работе в ближайшие три дня, и мы поехали в аэропорт. Там я пришла в кассы и спросила, какой ближайший рейс в Германию. Они посмотрели, сказали: вот в Гамбург летит через несколько часов. Мне дали два билета. Тогда как раз открылся безвиз с Европой. Вообще, положено, чтобы была бронь гостиницы или вызов от друзей-знакомых, валюта в определенном количестве на человека. У нас ничего не было, я в Германии вообще никого не знала. А денег с собой – 85 евро. Ни на регистрации, ни на контроле нас ни разу не спросили, а куда мы вообще летим, зачем, сколько у нас денег? Ощущение было, словно какой-то ангел сидел у меня на плече.
Мы прилетели в Гамбург, прошли контроль и снова никаких вопросов. Только пограничник поинтересовался: «Вас кто-то встречает?» Я сказала, да, вон друзья стоят, и нас пропустили. Мы вышли из терминала – вот она Германия, вот они мы – ни денег, ни связей, ни языка, ничего. Но у меня уже был такой настрой, я отступать не собиралась. Взяла такси и сказала водителю: «Вези нас в ближайший полицейский участок». Там, конечно, все растерялись. Примерно с час они нас пытались игнорировать, я пыталась им объяснять на разных языках, английском, русском, украинском, кто мы и что происходит. Денис уже не мог стоять. В конце концов, полицейские связались с какой-то социальной службой. Дали мне трубку, там человек по-русски долго выяснял, кто мы такие, что мы хотим. Ночь мы провели в участке, а потом они отправили нас в иммиграционную службу. В центре для мигрантов нас встретил врач. Оказался турок, который закончил медицинский в Одессе и вполне сносно говорил по-русски. Он осмотрел мужа и выписал ему однодневную страховку. Его госпитализировали, а меня отправили обратно в центр. Там поселили в комнате на 16 мест. На двухъярусной кровати я спала с африканкой. На следующий день я кое-как добралась до больницы. И когда зашла в палату, увидела Дениса, он выглядел хорошо и сказал: «Не знаю, что они со мной сделали, но мне намного лучше. Я даже поел».
Хотя до этого он уже есть почти не мог. Пришел врач, тоже русскоговорящий. Все объяснил. Что у него тромбоз, что состояние было критическое и как вы, мол, вообще решились на полет. Они посмотрели записи и поняли, что киевские врачи совершили массу ошибок. Потом провели кучу обследований. Подтвердили диагноз. Сказали, что шансов действительно нет, назначили паллиативное лечение.
Мы прошли в Германии четыре курса поддерживающей химиотерапии. За все это время он не пользовался обезболивающими. Прекрасно себя чувствовал. Мы много ездили по Европе, работали. Он трудился на ремонтах. Я учила немецкий. Мы получили гуманитарный статус, Дениса лечили за счет Германии. Одно время, полгода, мы жили в лагере беженцев. Контейнер с кроватями, 10 кв. метров, кровать, шкаф и пропускной режим. Но нам все нравилось.
Денис никогда не говорил о своей болезни. Он в ней не растворился, а как-то сумел жить с ней параллельно, что ли. Я всегда его в этом поддерживала, никогда не говорила ему, что все, это конец. Наоборот, давала ему ощущение, что мы движемся вперед, все очень хорошо, а будет еще лучше. Врачи мне сразу сказали, что он не выживет, но я это и сама понимала. Если бы он был сосредоточен на своей болезни, все время говорил о ней, я бы, наверное, не вынесла. Но, повторяю, этого не было. Он просто жил, наслаждался жизнью, общением, мною, всем, что его окружало. Я хотела, чтобы он делал то, что хочет. Так и было. Мы увидели Европу. Познакомились с великим множеством замечательных людей. Поддержка была колоссальная, это очень вдохновляло. Очень многие помогали. Украинцы, которые здесь живут, немцы, афганцы в лагере беженцев, из них многие говорили по-русски. Они со мной ходили по инстанциям, помогали с переводами.
Постепенно все наладилось. И быт, и статус, и деньги появились. Эти два с половиной года Денис прожил очень достойно. Полноценно, так, наверное, правильней сказать. Все симптомы ушли, он ничем не болел. Люди не верили, что у него рак в терминальной стадии. Даже волосы не выпали. Только на последних этапах, когда «химия» стала жестче. На третий день после очередного курса он уже гонял по Гамбургу на велосипеде. Ездили на море, даже лодку купили. Посетили все концерты и клубы, которые были в округе. Он первый туда бежал и тащил меня с собой. Столько эмоций и впечатлений. Наверное, больше, чем за предыдущие 10 лет. И никаких разговоров о болезни. Вот пришло время – пошел в больницу, получил капельницы, отлежался пару дней и снова – ЖИТЬ!