– Пять миллионов, – сказал он. – Да нет же, черт возьми!
– Ну, иногда кажется, что на кабельном телевидении и вправду пять миллионов каналов, но на самом деле это не так, – сказала Патриция тонким голосом, показывая, что она шутит. – Вы имели в виду пятый канал?
– Нет! – сказал он. – Два по столько.
– Второй?
– Нет! Три в квадрате плюс один. Шесть плюс четыре. Корень квадратный из ста, – сказал он. Почему она не дает ему пульт?
– О, а тут новости. Годится? – спросила Патриция. Она попала на одну из новостных станций. Это был короткий минутный выпуск новостей в конце часа, между двумя мыльными операми.
– Да, – сказал он.
– Вот пульт, на случай, если вы передумаете, – сказала она, положив его на стол рядом с Коззано.
Коззано сидел и смотрел новостной выпуск. Сплошная чепуха: кандидаты в президенты скакали по Айове с одного постановочного мероприятия на другое. До кокусов{18} оставалось полторы недели.
Коззано выиграл бы кокусы, не пошевелив пальцем. Жители Айовы любили его, они знали, что он парень из маленького городка. Любой, кто жил в восточной части этого штата, каждый день видел его по телевизору. Все, что от него требовалось, это поднять телефонную трубку и номинироваться. Глядя на кандидатов по телевизору, он испытывал сильное побуждение именно так и поступить и положить конец всей этой клоунаде.
Сенаторы и губернаторы устраивали шоу – нянькались с телятами, доили коров и бросали футбольные мячи краснолицым блондинистым парням, красуясь на школьных дворах в толстых зимних пальто. Коззано фыркнул, увидев Нормана Фаулера-младшего, хайтечного дурака-миллиардера, шагающего в восьмисотдолларовых ботинках по замерзшей кукурузной стерне. При температуре минус тридцать и ветре эти балбесы торчали в прерии без шапок. Это говорило все об их президентских способностях.
Родственники всю жизнь говорили Коззано, что когда-нибудь он должен баллотироваться в президенты. Идея казалась здравой, будучи высказана за обеденным столом после пары бокалов вина. На практике же это было черт-те что. Понимая это, он никогда не обдумывал ее всерьез. Он уже некоторое время знал, что Мел потихоньку организует теневой комитет кампании и закладывает инфраструктуру. Это была работа Мела, который, как адвокат, должен был всегда действовать на опережение.
Разумеется, теперь, после удара, когда Коззано не мог баллотироваться, ему больше всего на свете хотелось стать президентом. Он мог сделать телефонный звонок и через несколько часов чартерный самолет уже ждал бы его в аэропорту Шампани, а Соединенные Штаты внезапно захлестнула бы волна пропагандистской литературы и видео. Мел все сделал бы. А потом Патриция выкатила бы его на кресле из самолета, роняющего слюну перед камерами.
Это было самым тяжелым аспектом жизни после инсульта. Коззано еще не успел перестроить жизненные ожидания. Когда эти ожидания сталкивались с реальностью, становилось очень больно.
Новости перетекли в рекламу лекарства от гриппа. Затем ведущий вернулся, чтобы сообщить Америке, когда состоится очередной выпуск новостей. И тут же началась следующая программа: «Свидание вслепую на скрытую камеру».
От неспособности переключить канал достаточно быстро Коззано охватило отвращение к самому себе. У него возникло ощущение, что если он не управится менее чем за десять секунд, ублюдочная программа искалечит его физически.
Пульт управления лежал на столе справа, рядом с действующей половиной тела. Он потянулся к нему, но он лежал чуть-чуть слишком далеко – он мог коснуться его ребром ладони, но не пальцами. Он попытался изогнуть руку, но к собственной досаде проделал это слишком торопливо и в итоге оттолкнул его еще дальше. Пульт закружился по столу, свалился с края и зарылся в мохнатый ковер. Теперь он лежал между столом и корзиной, полной старых газет: двухнедельная груда «Трибьюн», «Нью-Йорк Таймс» и «Уолл Стрит Джорнал», все не читанные.
Ему не дотянуться до проклятой штуковины. Придется звать на помощь Патрицию.
На экране истерические аплодисменты стихли, чтобы ведущий смог отмочить еще несколько шуток. Юмор был вульгарно-половой – того сорта, от которого даже девятиклассник смутится, но публика упивалась им: пергидрольные девицы, толстухи средних лет и калифорнийские серферы дружно складывались пополам, бессильно разевая рты. Ведущий сатанински хохотал прямо в камеру.
– Проклятье! – сказал Коззано.
Патриция мыла посуду на кухне, открыв воду на полную, и не услышала бы его.