Тело найдет Патриция. Это плюс. Он не хотел, чтобы этот травмирующий опыт выпал на долю кого-то из членов семьи. Можно было побиться об заклад, что его мозги заляпают весь чулан от пола до потолка. Патриция была профессиональным медиком, психологически подготовленным к подобным ситуациям, и Коззано чувствовал, что опыт окажется для нее полезным. Возможно, поубавит в ней слащавости.
Он подумал, не оставить ли записку. Конторка была совсем рядом. Он решил обойтись без записки. Она выглядела бы жалко, написанная нетвердой рукой. Пусть он запомнится тем, что совершил до удара. Для всех, кто его знал, «Свидание вслепую на скрытую камеру» на экране телевизора вполне сойдет за прощальную записку.
А кроме того, Патриция могла застать его за ее написанием. После этого отсюда унесут оружие и вообще все, чем можно пораниться. Его накачают наркотиками и залезут в мозги.
Может, и правильно. Может, самоубийство – плохая идея. Да нет, конечно же это хорошая идея. В определенных обстоятельствах самоубийство – благородный поступок. Это поступок воина – чтобы избежать дальнейших унижений, Коззано собирался броситься на меч.
Сейчас самое подходящее время для этого. Прежде чем он падет духом от ощущения текущей по подбородку слюны и от гнусных телевизионных излияний, прежде чем медиа-гарпии доберутся до него, чтобы распространить его жалкий образ по всему миру.
Врачи говорили, что этот удар может быть не последним, не исключено, что за ним последуют другие. Это значило, что он может оказаться не властен даже над собственной жизнью.
Коззано никогда не болел. Коззано всегда был уверен, что если не вмешаются пьяные водители или торнадо, то он проживет как минимум до восьмидесяти.
Несколько десятков лет. Несколько десятилетий этого ада. Свиданий вслепую на скрытую камеру. Вида этого вселяющего ужас мохнатого ковра и мыслей о собственной неспособности управиться со шлифовальной машиной. Это было непредставимо. Коззано нажал на джойстик и пересек комнатку, направляясь к оружейному шкафу.
Раздался резкий стук. Кто-то барабанил по стеклу.
Коззано развернул кресло и выглянул в проем. За окном на крыльце стоял Мел Мейер и махал ему рукой.
10
В кармане на шоссе Мел Мейер заметил двух пацанов, которые проверяли тросы, удерживающие на платформе грузовика какую-то сельскохозяйственную машину. Он принял влево, чтобы никого не зацепить, и пролетая мимо, вдруг понял, что одному из пацанов было около шестидесяти, а второму – примерно сорок. Они выглядели по-молодому из-за того, что в морозный февральский день были одеты в короткие, по пояс, джинсовые куртки. Только подумаешь, что уже привык, как тебя снова накрывает культурный шок.
Умом Мел понимал, что эти люди носили короткие джинсовые куртки потому, что те не стесняли движений при работе; он понимал также, что их обитающие в моллах жены наряжались в тренировочные костюмы и кроссовки исключительно из-за их удобства. Но Мелу все они казались детьми. Не потому, что Мел был сноб. Просто он был из Чикаго, а эти люди составляли совершенно отдельную культурную, политическую и экономическую общность, которая называлась «штат».
Чтобы наладить сотрудничество между двумя столь различными сообществами, требовалось участие некоего эквивалента дипломатов – то есть людей, которых когда-то давно и в другом контексте описывали так: «те, кто едет за границу, чтобы лгать ради родины». Внутрииллинойскими дипломатами являлись старые семейные адвокатские конторы больших и малых городов штата. Эти профессионалы были лишены чувства причастности, способного вызвать желание убивать ради своих клиентов. Вместо этого они смотрели на жизнь в терминах игры с ненулевой суммой, если такая вообще существует в природе.
В Чикаго было около сотни семей вроде Мейеров, занимавшихся польской, словацкой, ирландской, украинской, венгерской и даже англосаксонско-протестантской частями города, которые с помощью легальных и нелегальных средств держали границу между двумя Иллинойсами открытой. Это была, вероятно, честнейшая и самая профессиональная гильдия в Иллинойсе, и Мейеры являлись ее гроссмейстерами. Давид, сын Шмуэля Мейеровича и консервативный еврей, обладал достаточной честностью и профессионализмом, чтобы снискать доверие даже самого нетерпимого деревенского законника. Целые поколения адвокатов из Каира, Куинси, Мэйкомба, Декейтора и Пекина (родины «Бойцовых Китаез»{19}) знали, что на слово Мейеров всегда можно положиться. Поэтому неудивительно, что Коззано познакомились с Мейерами, а познакомившись, тут же заключили союз.