После инцидента со стрельбой добавился еще один шаг: она навещала Хармона-младшего в окружной больницу Денвера. Хармон научился у отца не выставлять чувств напоказ и не жаловаться, поэтому иногда было трудно сказать, что он на самом деле чувствует. Но в психологическом смысле он, казалось, оправился очень быстро – гораздо быстрее, чем это удалось бы самой Элеанор, если бы ей безо всяких причин выстрелили в спину. Когда Хармон отошел от шока и действия медикаментов, к нему вернулся его обычный оптимизм – вместе с неким мачистским бахвальством, которого она за ним прежде не замечала. В него стреляли и он выжил. Это был ого-го какая возможность составить себе имя в школе. Мачизм смотрелся мило, если не слишком его запускать.
При мыслях о сыне Элеанор улыбнулась сама себе, сидя на скамейке перед «Бульвар Моллом». На коленях у нее лежал большой оранжевый сырный кирпич в тонкой картонной коробке и несколько фунтов овсяной крупы и бобов пинто в прозрачных пластиковых пакетах. Над ней высился большой красный металлический щит с надписью «ПРОКАТИСЬ С ВЕТЕРКОМ».
Мимо проходили люди, вразнобой идущие с парковок, чтобы собраться толпой у главного входа в молл. Эти люди катались с ветерком под собственными номерами, многие из которых были выданы в соседних округах. Они то и дело бросали на нее неприязненные взгляды. Для Денвера, окруженного теперь со всех сторон цветными гетто, это не было каким-то исключительным явлением, но даже для Денвера неприязненных взглядов было как-то уж чересчур много. Тут она поняла, что все окружающие одеты в футболки или бейсболки, украшенные слоганом «ЭРЛ СТРОНГ СПРАВЕДЛИВ И СТРОГ».
Всем было известно, что настоящее имя Эрла Стронга – Эрвин Дадли Стренг, но никому, кажется, не было до этого никакого дела, и это было одной из множества его черт, которые выводили Элеанор Ричмонд из себя.
Не то чтобы менять имя было как-то неправильно.
Но кандидатов распинали в прессе за куда меньшие прегрешения. На этом фоне Эрл Стронг / Эрвин Дадли Стренг, казалось, смог выйти сухим из воды, совершив убийство.
Он мог бы выбрать что-нибудь менее очевидное, чем Стронг. Изменить имя и использовать его двойное значение в слогане кампании... это было как-то чересчур. Как будто он был всего лишь новым телевизионным сериалом. Но хотя все совершенно ясно понимали, что творит Эрвин Дадли Стренг, они пускали перед ним слюни, как голодные псы.
Не исключено, что одной из причин враждебного отношения Элеанор был тот факт, что он познакомилась с этим человеком гораздо раньше и потому не могла воспринимать его всерьез.
Первый раз имя «Эрвин Дадли Стренг» она увидела напечатанным над заламинированной фотографией на удостоверении. Она рассматривала его сквозь искажающие картинку линзы дверного глазка дома в Эльдорадо Хайлендс. Она была дома одна и ожидала установщика кабельного телевидения; кабельная компания пообещала, что тот прибудет между девятью и пятью, и ей пришлось провести в пустом доме целый день. В 16:45 он наконец позвонил в дверь; он держал свое удостоверение сотрудника кабельной компании таким образом, что больше ей ничего не было видно.
Так или иначе, она по праву могла гордится собственной проницательностью: уже по этому мелкому жесту они поняла, что Эрвин Дадли Стренг – козел.
Она открыла дверь. Эрвин Дадли Стренг опустил бейджик, открыв узкое, вогнутое лицо, усыпанное кратерами густо, как поверхность луны. Он посмотрел Элеанор Ричмонд в глаза и челюсть у него отвалилась. Он таращился на нее, не говоря ни слова, в течение нескольких секунд. Это был тот самый взгляд, каким смотрят на черного, чтобы показать ему, что он оказался не на своем месте. Чтобы напомнить ему, если он вдруг забыл, что он на чужом континенте.
– Чем могу помочь? – спросила Элеанор.