Даже когда убегал, аптекарь не переставал оглядываться назад. Без остановки кланялся, замечая, что за ним всё ещё смотрят, а возможно ждал какого-то знака или сигнала свыше. Небеса не разверзлись. Толстяк бежал сначала задом, пока не упал, всё быстрее и быстрее. Увеличив разрыв, понял, что бежать так крайне неудобно, повернулся и тогда засверкал белой пухлой задницей, чем порадовал наблюдателя.
Отсутствие на лице всяких посторонних мыслей, вроде того, как он - провизор высшей квалификации, пойдёт в таком виде по городу, как встретит прохожих или знакомых, как найдёт свой подъезд, будет подниматься по лестнице, как войдёт в квартиру, чем объяснит свою внезапную пропажу молодой любовнице. Между тем жалкий вид забавлял только наблюдателя, вызывая мимолётную усмешку у всех прочих. Что творилось внутри у беглеца - никто никогда не узнает. Ведь это мелочи жизни.
Егор не мог видеть всю трогательную сцену расставания от начала до конца, но ему были хорошо известны обстоятельства, он не вставал с кресла, а был весьма и весьма скромен и благодарен, что такого с ним произойти не может.
- А вдруг он что-нибудь себе отморозит! Заболеет! – спохватился Самоваров.
– Ну и хорошо! – мягко обратился Тунгус к Егору, засовывая анальгин в карман сюртука. – А вам, ваше сиятельство, что за дело?
– А-а-а? – начал было Самоваров удивлённый и потрясённый проделками и ответом Тунгуса.
– И никаких а, Егор Андреич! Нам пора!
Всунув победный клинок в портупею, Тунгус сел в кресло. Джек занял своё место на спинке.
Помещение аптеки скоро заполнилось окончательно ночным холодом. Делать здесь уже нечего. Оставленный ими беспорядок на полу ни сколько не беспокоил ночных посетителей.
Когда свет самопроизвольно выключился, экипаж из двух кресел вылетел в разбитое окно на улицу. Аптекарь, видать, сбежал далеко, бесследно утонул в ночи и след его пропал.
Кресло Егора, между тем, как на привязи, без его воли, как вагон за паровозом, слепо следовало за тёмным проводником, отставая всего каких-нибудь несколько футов и не ниже, как на уровне окон первых этажей. Пару резких поворотов и кавалькада выбралась из глухого колодца внутри тесно стоящих пятиэтажек на проспект.
Город спал мёртвым сном. Чудовищный ветер на высоте более сотни метров завивался в воронку и завывал, затягивая внутрь на гигантскую высоту.
Только что были окна. Раз. И на тебе! Серые крыши пятиэтажек. Затем крыши удалились на столько, что превратились в маленькие бледные прямоугольники и коробки, расставленные в ряд вдоль главного проспекта.
Самоваров очень скоро так сильно замерз на высоте, что потерял всякое ощущение места и времени. Зуб на зуб не попадал. Руки и ноги одеревенели. Сначала ему стало дико холодно, затем он почувствовал, что превращается в ледышку с ног до головы. Егор понял, что он или смертельно простудится, схватит воспаление легких или умрет. Не то и не другое.
Тунгус появился вовремя.
- Терпи! – услышал Егор рядом. Скоро будет жарко, раз сейчас холодно!
- Я же околею, - еле шевеля обмороженными губами и языком, проговорил с усилием Егор.
- Терпи, ваше сиятельство! Терпи! –прокричал в уши Перьяславский.
Дикий холод достаточно быстро перешел в лёгкую прохладу. Ещё пару минут и телу потеплело. Всё вмиг унеслось и пропало. Стало сладко и уютно. Ветер угомонился. Некоторое время он ещё сопротивлялся.
Егор наслаждался безветренным полётом.
По длинным асфальтированным жилам города теперь уже никто не спешил. Ночь даётся человеку для сна. Сон это его зеркальное отображение яви. Только во сне каждый человек чувствует себя более или менее свободным. Для кого как. Сон есть то, что было, будет, умрёт и восстанет из пепла, когда мы умрём. Сны материальны, также как мысли. Каждый сон записывается в матрицу вселенной. Хочется в это верить.
Именно этого ждал Самоваров. Глаза слепило, голову клонило. С каждым моментом становилось уютнее и приятно прохладнее в глубоком кресле. Затуманенные ленивые зрачки скрылись за покровом век. Юноша даже не заметил этого. Через мгновение Самоваров отключился. В голове всё смешалось, потянулось длинной красивой незабываемой цепочкой каких-то далёких приятных воспоминаний, перемешанных с выдумками. Нить жизни казалась ему бесконечной. Вселенная маленьким земным флигелем, где и развернуться, по настоящему, нет места.