Надо сказать, что вытоптанная тропинка за первыми внутренними стенами города вела не только к великолепному дворцу усопшего и теперь сожжённого правителя Флориана, чей прах поместил себе на шею в медальон сын, но и к низенькой каменной ограде. У старой скрипучей деревянной калитки всегда кто-то-нибудь да стоял, может быть хмурый пятнадцатилетний мальчишка-слуга с лицом старика, может быть там была старая-престарая горбатая, но шустрая и подвижная ещё старушка с добрым лицом, говорящая по-гречески, по-латыни и умеющая читать написанное на разных древних языках; может быть молодая красивая высокая молчаливая женщина со строгим лицом в длинной римской тунике с перетянутым туго по талии тонким с разноцветными камешками ремешком, а может быть и безрукий добродушный садовник Тур, копающий всегда что-нибудь в скудном огороде маленькой лопаткой, скорее похожей на толстый дротик с расплющенным и заострённым концом; но, так или иначе, они постоянно преграждали путь внезапно вошедшему человеку с шумных улиц города.
В этот день у калитки не было никого.
В небольшой лачуге чуть прогнившей по углам с низким потолком и единственной комнатой с закопчёнными сырыми стенами, на больших плетёных ивовых корзинах, едва прикрытый толстой мешковиной, лежал Кантада. Весь вчерашний вечер он стонал и только под утро открыл глаза мокрый от пота, увидев красивое лицо девушки, которая так бережно подносила воду и меняла тряпочные перевязки на ранах ещё вчера, сказал вымученным и хрипящим голосом: “Ор-хи-д-э-я!”
Вдоль стен справа и слева тянулись полки с подвешенными на верёвочках пучками различных трав и цветов.
Девушку звали Венера-Карла. Её отец по имени Тур сидел рядом, а старушка сидела в углу и в глиняном сосуде с подогретой на очаге водой тщательно выжимала руками из жёстких неподатливых выскальзывающих из-под пальцев растений сок, готовя зелье для ран. Мальчишка наблюдал за движением губ раненного. Прислушивался к каждому слову. Ему было жаль Кантаду. Он предполагал, кто это может быть, но никто из присутствующих не мог сказать и знать об этом достоверно и точно, ведь никаких особых знаков отличия на нём не было, да и плащ, что при нём, честно говоря, скорее напоминал простой солдатский. Раненная рука воина, ещё в прошлом бою, заживала плохо, постоянно кровоточила и не давала покоя, отзываясь в локте, то тупой мучительной то внезапной острой болью, да так что больной вскрикивал и проваливался временами в обморок.
Видимо, всё-таки травы давали свой заметный эффект и вытягивали часть боли, иначе раненный не приходил бы в сознание.
В лачуге, больше напоминавшей склеп или подвал дома, царил полумрак.
Люди собрались перед единственным свешивающимся в этом месте с потолка горящим светильником. Надо сказать, что этот светильник довольно плохо освещал дымное помещение без окон.
Кантада лежал справа, а очаг находился по центру. Старушка располагалась слева, а мальчишка устроился в самом углу за её спиной.
Глаза Кантады, как и губы опухли. Щёки опали, скулы заострились. Но искра жизни ещё теплилась и всё ещё присутствовала в его исхудавшем и тощем теле, цеплявшемся за земное существование.
Никто не знал, не исключая и саму врачевательницу, сможет ли он оправиться от ран, встать на ноги или уйдёт в царство теней и Плутона навсегда.
«О, если б мне удалось атаковать врага с ворот! »- мечтал юноша.- «Я бы отдал ради этого жизнь… Только бы выдали подходящий меч. Не слишком длинный, но и не слишком короткий. Я понравился бы этому легионеру и не позволил врагам его ранить!»
В этот миг ресницы раненного встрепенулись и глаза раскрылись опять, из опухших губ вылетело: «Ворота... ворота надо отстоять».
- Молчите, - улыбнувшись, сказала девушка и приложила палец к губам, но Кантада ничего не слышал, он всё ещё пребывал в бреду и стонал.
Девушка была довольно-таки молода и имела притягательную наружность.
Через полчаса он уснул. Старушка жилистыми высохшими руками пропитала тряпки в зелье и приложила к ране на животе, освободив от прежних грубых засохших тряпиц место. Едва затянутая запёкшейся кровью ровная чёрная дыра по диаметру дротика открылась в боку прославленного полководца. Расстояние спасло от ранения насквозь. Застывшие сгустки крови вокруг раны увлажнялись всякий раз при перемене тряпок. Кровь с зеленоватой водичкой приятно щекотала и текла тонким ручейком, отозвавшись во всём теле блаженством с легким пощипыванием. Врачевательница перебинтовала заодно раненную руку. Неуверенной походкой безрукий Тур вышел во двор, бормоча что-то себе под нос, он позвал за собой мальчишку. Оба вернулись с охапками хвороста.