Только она сможет вылечить разбитое сердце.
Неужели я был таким дураком, что оставил записку в коробочке? У меня не было много времени, чтобы написать что-нибудь слишком глубокое. Мне нужно было перейти к делу. Я молча посмеиваюсь при воспоминании о том, что написал.
Это никогда не должно было быть интерлюдией.
Я хочу семью.
Я хочу от тебя детей.
Я хочу всего.
Я хочу вечности.
Только с тобой.
Когда она рассказала о бесплодии Эндрю, мне потребовалось всё моё мужество, чтобы не умолять её выносить моего ребёнка. Каждый раз, когда мы занимались любовью, я молча молился, чтобы она забеременела. Я даже подумывал о том, чтобы выбросить её таблетки. Но я не настолько сумасшедший.
Как долго мне ждать, прежде чем я наброшусь на неё как пещерный человек? Один день? Неделю?
Время идёт. И с каждой проходящей секундой я становлюсь бомбой замедленного действия.
Мои склонности к поклонению ничуть не уменьшились. Я звоню Майклу Спир, другому парню, которого я нанял несколько месяцев назад.
– Доброе утро, Майкл. Это Джулиан Кейн.
Со своим калифорнийским акцентом сёрфера он говорит:
– Чувак, всё идёт хорошо. Сообщать не о чём, но, похоже, мисс Джеймс не выходила из дома. – Он зевает. – О боже, здесь всего четыре утра. Я позвоню тебе, если она выйдет из дома. Моя смена заканчивается только через шесть часов. Мой брат, Мейсон, работает во вторую смену. Он тоже знает, что нужно позвонить тебе.
– Спасибо. Пожалуйста, попроси Мейсона заехать в булочную «Магнолия» на Западной 3-Стрит.
– Я не понимаю.
– Мне нужно, чтобы Мейсон купил дюжину ванильных кексов с шоколадной глазурью и доставил их Лине.
– Чувак, рядом с набережной есть пекарни. Это ближе. В районе Гроув-Стрит довольно много путей. Да ладно тебе, это же Лос-Анджелес. Пробки здесь просто смешные.
– Майкл, кексы должны быть из булочной «Магнолия». Только из «Магнолии». Вы оба получите за это хорошую компенсацию. – И прежде чем он успевает возразить, я вешаю трубку и думаю о том, как сильно моя женщина любит их кексы. Это должно задержать её на день или два.
Я делаю ещё один срочный звонок, который должен был быть сделан несколько месяцев назад. Я оставляю короткое сообщение.
– Шира, я не знаю, как тебе удалось создать эту фотографию. Это не имеет значения. Если ты когда-нибудь попытаешься связаться с Линой, членами моей семьи или Сесилией, ты пожалеешь, что вообще меня встретила. Мои адвокаты находятся в процессе получения судебного запрета. Не относись к этому звонку легкомысленно.
Я больше ничего не могу сделать. Сидя в своём домашнем кабинете, я просматриваю подписанную копию контракта на строительство Sea Cliff home. Рядом с ним лежит письмо от МОМА (прим. перев. – Музей современного искусства), подтверждающее, что пастель будет доставлена через две недели. Я включаю свою звуковую систему и нажимаю кнопку воспроизведения. Начинается одна из моих любимых композиций Лины. Это прелюдия из её первой партитуры к фильму. Я открываю свой стол и достаю письмо, которое хранил последние шесть лет.
Развернув его, я прочёл.
Дорогой Джулиан,
Прошло восемь лет с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Восемь лет с тех пор, как я держала тебя в своих объятиях, когда мы оба оплакивали твою маму. Восемь лет прошло с тех пор, как мой лучший друг ушёл, не сказав ни слова. Я писала тебе много лет, но безрезультатно. Все мои звонки были отклонены. Все мои письма остались без ответа. И хотя твой отец советовал мне быть терпеливой, я думаю, что восемь лет – это всё, что я могу тебе дать.
Эндрю сделал мне предложение несколько дней назад. К сожалению, ты был первым человеком, которому я хотела рассказать.
Время драгоценно, и я беспокоюсь, что потратила его на кого-то, кого это больше не волнует. Кого-то, кто явно забыл человека, который его любит.
Это последнее письмо, которое я напишу тебе, так как моё сердце разбивается каждый раз, когда я их отправляю.
Может быть, однажды мы снова увидимся, и ты расскажешь мне, почему разбил мне сердце.
С любовью,
Лина
Я закрыл глаза, вспоминая боль, которую почувствовал, когда впервые прочитал её письмо. Кроме того, это был первый раз, когда я напился до оцепенения. Во время драки один парень заломил мне руки за спину, а другой полоснул меня по лицу разбитой бутылкой. Шрам на моей щеке; неизгладимый отпечаток того, кто значит для меня больше, чем кто-либо другой. Моя Лина.