Хозяин вел их уверенным шагом человека, который знает наизусть каждый камень и каждую ямку. Сперва Анджей придерживал Зоську за локоть, но где-то посредине двора убрал руку, предоставив жене идти самой. Впрочем, двор был небольшой, хотя и сильно выбитый. Стог сена находился в нескольких десятках шагов за овином. Место здесь было низкое, роса на траве обильная и очень холодная. Дойдя до стога, крестьянин остановился.
В темноте стог казался огромным, очень высоко темнел на его верхушке покатый, из досок сбитый навес.
— Влезайте, — пригласил их хозяин, когда Анджей встал рядом с ним, а Зоська, прихрамывая и трудно дыша, как раз подходила.
Но Анджею хотелось еще выкурить папироску.
— Справитесь сами? — засомневался хозяин.
— Справимся, справимся, — успокоил его Анджей.
— Тогда спокойной вам ночи. Да заройтесь поглубже, не то замерзнете, ночки-то уж холодные… и с огнем поосторожнее!
— Знаю, знаю, — начинал терять терпение Анджей.
Наконец крестьянин, еще раз пожелав им доброй ночи, ушел. Анджей минуту постоял, угрюмо задумавшись. Потом вдруг стряхнул с себя оцепенение и на ощупь стал скручивать папироску. Отошел в сторону, закурил. Спать совсем расхотелось, усталости как не бывало. Он сожалел уже, что не решился идти дальше ночью. Чувствовал, что заснуть теперь не сможет, а лежать долгие часы в бездействии ему вовсе не улыбалось. «Ох, побыть одному, наконец-то побыть одному», — подумал он. Курил он очень медленно, чтобы хоть немного оттянуть вынужденный отдых. Но присутствие Зоськи, неподвижная тень которой смутно маячила близ стога, портило ему и то мизерное удовольствие, которое он старался извлечь из последней минуты мнимой свободы… Он был уверен, что Зоська смотрит на него и ждет. И наконец не выдержал.
— Иди спать, чего торчишь тут?
— А ты?
— Не беспокойся обо мне, ладно? Когда захочу — лягу.
Но Зоська испытывала потребность обстоятельно оправдаться.
— Мне в самом деле совсем не хотелось пить, а ты…
— Хватит, а? Вечно такое учиняешь, что у человека рУки опускаются!
— Я?
— А кто же?
— Что я такого сделала? Я ведь просто хотела, чтобы и ты выпил.
— Самое подходящее время и место нашла для проявления заботы! Позор какой! Вообще-то мне следовало дать в морду этому типу.
Зоська оперлась о стог, прижала руки к груди. Сердце ее колотилось — торопливо, тошнотворно. Снова напал страх, о котором она забыла на минуту. Резкий, приглушенный голос Анджея доставлял ей физическую боль. Это было невыносимо.
— Перестань, — шепнула она.
Анджей бросил папироску, придавил ее башмаком.
— Жаль, что ты вовремя не умеешь сама себе этого сказать. Не становилась бы тогда посмешищем первой встречной финтифлюшки.
Зоська не поняла, о чем это он.
— Я — посмешищем?
— Само собой. Ты что, не слышала, как смеялась та кретинка?
— Какая кретинка?
— Та, что лицо себе кремом мазала, не слышала?
— Нет.
— Жаль.
И вдруг вскрикнул с отвращением:
— Ох, как же мне обрыдло все это!
Зоська притихла. Тревога и насильно выпитое молоко вызывали все большую тошноту. И вдруг ей сделалось так плохо, что она инстинктивно стиснула рукою горло и, словно бы ища какого-то спасения, шагнула вперед. И в ту же минуту зацепилась ногой за твердый, выступающий из земли предмет. Зашаталась и упала. Но тотчас поднялась.
— Что ты опять вытворяешь? — проворчал Анджей. — Падаешь на ровном месте.
— Тут пень какой-то, — простонала она.
— Пень? Откуда тут, на лугу, пень? Что ты городишь?
Он подошел поближе.
— Вот здесь, — показала Зоська.
Анджей наклонился и ощупью стал шарить в траве.
— Нет ничего!
И тут наткнулся рукой на острый колышек, выступающий из земли на ширину ладони.
— В самом деле какой-то колышек. Интересно, что за идиот воткнул его сюда?
Он поднялся, стал вытирать о куртку влажные ладони.
— Ну и роса! Ты небось вся мокрая.
— Да, немножко.
— Не ударилась?
— Нет.
— Хоть раз в жизни! — сказал Анджей с почти веселой ноткой в голосе.
Зоське это прибавило смелости.
— Давай ложиться, ладно?
— Ладно, — покорно согласился он.
Подошел к стогу, взглянул вверх.
— Будем спать как в гнезде! Погоди, я вскарабкаюсь, а потом тебя подтяну.
— Хорошо, — кивнула головой Зоська.
Анджей ухватился за жердину, с угла подпиравшую стог, и ловко, немного помогая себе плечом, на котором висел рюкзак, стал карабкаться наверх.