– Павел Иванович, Павел Иванович, – плачет она, хватая его за руку. – Как же это? Скажите им, пусть уходят.
Она даже плачет фальшиво, вдруг ловит себя на мысли Паша. Она совсем не умеет плакать, думает он, просто не знает, как это делается. И смеяться тоже не умеет.
– Скажите им, – она продолжает обращаться к Паше на вы, как к кондуктору в трамвае. – Скажите, пусть они уйдут.
– Да-да, – успокаивает её Паша, – скажу, обязательно скажу.
Отводит её в директорскую, помогает сесть, выходит, закрывает за собой дверь. Какое-то время стоит за дверью кабинета, слышит, как директриса, мгновенно успокоившись и перестав всхлипывать, звонит куда-то по телефону, скандалит в трубку.
– Давайте без меня, – шёпотом говорит Паша и идёт домой.
Военные стоят на крыльце, курят. Заходя в здание школы, старательно вытирают ботинки чистой тряпкой. Кровь оттирается плохо. Но оттирается.
На влажном ветру остро чувствуешь запахи. От тех, что пришли с юга, отдаёт горелым, будто они долго сидели у костра. Воздух сразу же наполняется тяжёлым запахом мокрой одежды. Пришедших становится всё больше, кто-то сразу идёт дальше, в направлении станции, кто-то грузится в джип, кому-то помогают забраться в кузов грузовика. Места уже мало, один из бойцов, проходя мимо, задевает Пашу твёрдым бронежилетом. Паша сжимается, делает один шаг назад, на обочину, потом ещё один – высокий ботинок топчет снег, перемешанный с жёлтой глиной, потом ещё один шаг, потом ещё.
– Вы бы не заходили туда, – слышит Паша.
Он оборачивается на голос: рядом стоит мужчина, тёмная куртка вольфскин, горные ботинки, рюкзак под ноутбук, заботливо ухоженная щетина, глядит иронично, даже покровительственно. Говорит уверенно, хотя, если присмотреться, можно заметить, что подбородок у него слабоват, вокруг рта капризные морщинки, похоже, он и щетину-то отпускает для того, чтобы казаться брутальнее, чем он есть на самом деле. На вид ему лет пятьдесят, и на Пашу он смотрит, как на младшего по званию. Так пассажиры, едущие с начала пути, смотрят на тех, что подсаживаются в дороге: вроде и билеты у всех есть, но лишние часы, проведённые в купе, дают непонятное преимущество. Зовут его Питер, так он и говорит: Питер – на довольно сносном русском, хотя и не скрывает акцент.
– Лучше не заходите туда, – кивает в сторону кювета. – Без ноги останетесь. И вообще, пойдём отсюда, они сейчас друг в друга стрелять начнут от злости.
Разворачивается, начинает пробираться в толпе. Паша смотрит по сторонам, видит внизу снеговую кашу, бросается вслед за Питером.
Проталкиваются подальше от блокпоста, толпа становится менее плотной, Питер предусмотрительно обходит группу военных, что-то зло доказывающих друг другу, переступает через раненых, положенных прямо посреди дороги на одеяла и старые пальто. Паша идёт за ним, след в след, стараясь не смотреть в глаза военным. В детстве он так проходил мимо уличных псов: главное, не смотреть им в глаза, посмотришь – сразу почувствуют чужого. За эти несколько месяцев Паша так и не привык к военным, всегда обходил их стороной. Когда останавливали возле станции и что-нибудь спрашивали, сухо отвечал, глядя собеседнику за плечо. Но тут их так много, и от всех исходит непонятный смешанный запах – грязи и железа, табака и пороха. Паша опасливо обходит очередную группу, замечает, как недоверчиво глядят на него бойцы, ускоряет шаг, догоняет Питера. А тот подходит к старому синему форду, окружённому военными. Бойцы разложили на капоте самопальную карту с прорисованными от руки тропками и отмеченными красным карандашом высотами. Карта под дождём раскисла и напоминает залитую вином скатерть в привокзальном ресторане. Питер протискивается между военными, кого-то похлопывает по плечу, кому-то, не отрывая взгляда от карты, пожимает руку, сразу же берётся спорить, водит аккуратно подстриженным розовым ногтем по разлезшейся карте, запальчиво кричит. Но бойцы тоже кричат и тоже водят по карте своими пальцами – чёрными и промёрзлыми, не соглашаясь с Питером. Наконец, один из них, похоже, старший, невысокий, крепко сбитый, с коротко стриженным седым ёжиком на голове, плюёт, натягивает на свой большой череп чёрную спортивную шапочку, перебрасывает на плечо автомат и даёт команду загружаться. Высокий старый боец, худющий и сгорбленный, садится за руль. Рядом с ним – седой в спортивной шапочке. Все остальные пакуются назад. Питер каким-то образом впихивается вместе с ними, хотя его, насколько можно понять, никто не приглашает, но он всё равно как-то впихивается и даже пытается закрыть за собой дверь, как вдруг что-то вспоминает, выглядывает на улицу и кричит Паше: