Подустав, старушки скрутили извивающегося как змея Миху, и с силой, добавив вдогонку ещё пару-другую пинков, затолкнули его в ближайшую, никем пока не заселённую спальню, заперли дверь на ключ. Из спальни тут же донёсся звон разбиваемого стекла. Кинулись Швабра с Марией Филаретовной в комнату, а Чечена и след простыл, несмотря на то, что это был всё-таки второй этаж, да вдобавок ко всему – ночь на дворе.
– Вот шпингалет, крысёнок подлючий! – скороговоркой причитала, сдабривая свою речь отборным русским матом, Швабра. – Ну, ничё-о! Алимжаныч эту шваль быстро достанет, да кишки его вонючие через задницу и повыдирает. Сейчас звякну.
Не суждено, однако, было старшему воспитателю Геннадию Алимжановичу по кличке «Сыщик» поймать беглеца – тот удрал далеко и с
серьёзными намерениями отомстить за унижение когда-нибудь в будущем, а
в этот интернат не возвращаться никогда.
Следующим, кто восстал, не желая далее терпеть издевательств, оказался являвший из себя полную внешнюю противоположность «мухе-цокотухе» Чечену – был наиболее рослый из семерых друзей, похожий на взрослеющего увальня-медвежонка казах Дылда. В ответ на очередное оскорбление со стороны Швабры он ринулся вперёд и мёртвой хваткой вцепился опешившей нянечке в горло. В этот момент в коридоре и возник вызванный ещё в начале экзекуции Шваброй по телефону Сыщик. Сбив неплохо поставленным ударом кулака Дылду с ног, он ещё несколько раз пнул его ногами, да с такой силой, что тот захлебнулся кровью. Ринувшиеся на помощь Дылде оба Пожарника были так же ловко и хладнокровно, как бы между делом, нейтрализованы тренированным Алимжанычем, служившим когда-то, по слухам, в конвойных войсках, где с «человеческим материалом» не принято особо церемониться.
А Академик Колюха Сухоруков, не успев смешаться в общую драку вместе с Пожарниками, был превентивно скручен навалившимися на него обеими нянечками, взявшимися утихомиривать знаменитого интернатского отличника, «связавшегося со шпаной», увещеваниями:
– Ну, ты-то, пятёрошник, гордость интерната, за кого лезешь в полымя? Им, этой шушере, окромя тюремной баланды ничего не светит по жизни. А у тебя – способности, у тебя память хорошая. Плюнь на них! Разве они тебе сотоварищи?
– Не плюну, пошли вы все!.. – бился Академик в истерике спелёнутый, как психиатрической смирительной рубашкой, простынёй, взятой одной из нянечек в ближайшей спальной комнате. – Убегу! Всё расскажу в РайОНО1… комиссию приведу…
– Дурачок! Мы вот тебя сейчас привяжем к коечке, а к утречку и позабудешь, как на старших-то рыпаться. РайОНО ему подавай…
– Комиссию заприспичило, голубок ты наш бескрылый? Ну-ну… – издевательски ласковым тоном поддержала коллегу вторая няня, и приложила ладонь к уху, шутовски изображая пытающегося услышать какие-то дальние шорохи поисковика. – Эй, комиссия-а! Куды, куды ты удалилась, куды спряталась? Ку-ку! Заждались туточки тебя… фулиганы некоторые. Хи-хи!..
А утром…
ТАНКИСТ
(ретроспектива)
Утром тридцать первого августа интернатский кочегар-истопник Николай Герасимович, обливаясь потом и слезами, вынес на руках из дымящегося склада двоих сильно обгоревших и едва не задохнувшихся мальчишек.
Эх, ему бы сейчас на часок, на полчасика его родную боевую «тридцатьчетвёрку»! Передавил бы он танковыми гусеницами всё это безобразие к чёртовой матери… Ну, разве можно так с детьми?.. Люди вы или нелюди, господа воспитатели? Вам доверили и так уже обездоленных, несчастных детей, а что вы над ними творите вместо того, чтобы приголубить? Если бы не этот пацан, который отличник, хана бы обоим его дружкам, сгорели б заживо, мать вашу…
Передав с рук на руки подбежавшим работникам скорой помощи стонущих погорельцев, на которых больно было смотреть, Николай Герасимович обвёл унылым взглядом суетившихся у догоравшего склада пожарных, равнодушно глянул на толпу громко обсуждавших происшествие, но не принимавших реального участия в ликвидации пожара зевак, плюнул в сторону державшихся особняком немногочисленных сотрудников дирекции интерната, по долгу службы изображающих что-то вроде запоздалой, бесполезной уже, по сути, активности, и, пошатываясь, побрёл в сторону котельной – своего основного рабочего места.
Жил он, ввиду неимения собственного жилья, круглогодично прямо здесь, по месту работы, в небольшой каморке один как перст. Вернее, какое-никакое жильё, а именно койко-место в рабочем общежитии, у него всё-таки было – но это так, ради прописки… а фактически жить он предпочитал здесь, попивая в одиночку водочку и предаваясь тяжёлым военным воспоминаниям. Некоторыми, не самыми, конечно, страшными из этих воспоминаний он время от времени, в состоянии подпития, делился с собиравшейся его послушать интернатской ребятнёй. Наиболее толковому из юных слушателей – отличнику Колюхе по кличке Академик (вот из кого отличный генерал мог бы получиться, когда вырастет!) Николай Герасимович поверял, в порядке исключения, такие подробности о Великой Отечественной2, о каких не прочтёшь ни в одной книжке, и за разглашение которых легко угодить за решётку как за клевету на советский государственный строй. В частности – о кое-каких не ставших достоянием истории локальных приказах командования, после исполнения которых его любимый танк «Т-34», как и некоторые другие боевые машины, был сплошь, от гусеничных траков до верхнего люка облеплен кровавыми кусками человеческих тел – оторванными и изуродованными головами, руками, ногами… Но это – исключительно Академику, как незаурядной, по мнению Николая Герасимовича, личности. А в целом… о подобных вещах и прочих «мероприятиях», иногда чинимых бойцами-освободителями на очищаемых от фашистской чумы территориях не только против сопротивляющихся воинских формирований, но и, случалось, под горячую руку или по недосмотру, в отношении мирного немецкого населения, а также – когда из слепой мести «око за око», а когда и из элементарной разнузданности и от безнаказанности – о насилиях над особами женского пола, малым пацанам с их неокрепшей, неустоявшейся психикой слушать и знать было ни к чему. Пусть разум их остаётся незамутнённым. Излишняя негативная информация
2
Великая Отечественная война (22 июня1941 г. – 9 мая 1945 г.) между СССР и Германией как составная часть Второй мировой войны 1939 – 1945 гг.