Я замер и даже перестал дышать, пытаясь различить призрачные голоса.
«Новый пассажир… Новый пассажир… Больше не надо никого искать…»
Их были десятки – голосов забытых и потерянных душ.
«Он не должен быть здесь… В нем бьется жизнь…», - шелестели голоса.
«Это ненадолго… ненадолго. Темная Проводница заберет его…», – отвечали другие.
Я лишь открыл и закрыл рот, как рыба, выброшенная на берег, краем сознания понимая, что уже окончательно сошел с ума.
В конце вагона появился сгусток света, заливавший все вокруг холодным синим отблеском, словно невидимым льдом.
Призрачные голоса истончились и исчезли.
Я сумел различить фигуру проводницы. На ее ладони трепетало синее пламя.
Она медленно плыла над полом, останавливаясь у каждого тела, будто проверяя или ища что-то.
Я изо всех сил вцепился пальцами в край полки – сознание балансировало на зыбкой грани между кошмарной действительностью и спасительным омутом беспамятства. Неизвестно откуда, но я понимал – если «отключусь» сейчас, то вернуться уже будет не суждено.
Проводница приподняла простыню над одним из тел и долго всматривалась в лицо мертвеца. Затем коснулась его призрачным огнем на ладони – кожа умершего пошла пятнами тления, лицо «провалилось», обнажив кости черепа, и стало распадаться в серый прах… Мгновение – и на полке остался лежать лишь кусок белой материи.
«Темная Проводница заберет его», – фраза стыла в мозгу.
Смерть приближалась – медленно и беззвучно.
На мгновение я сумел различить ее лицо – бледное, застывшее, пергаментная кожа туго обтянула кости. Голубое свечение лишь усиливало отталкивающее впечатление. Казалось, кожа лица искрится, будто покрытая слоем инея. Взгляд кипенно-белых глаз прожигал…
Не в силах терпеть эту убийственную картину, я зажмурился. Но даже через плотно закрытые веки пробилось синее марево.
Она стояла рядом.
Странный запах усилился, порыв ледяного ветра принес приторно-васильковые флюиды тлена.
Проводница склонилась надо мной. Я слышал, как, потрескивая, колышется в ее руке странное синее пламя, вместо тепла испускающее убийственный холод…
Волна ужаса стала просто невыносимой, я рванулся всем телом… и проснулся.
Холодный пот заливал лицо. Я лежал, часто и шумно дыша, еще до конца не веря, что это был сон. Сердце колотилось, словно после марш-броска.
Сон.
Кошмар, явившийся ниоткуда и исчезнувший в никуда.
Пить хотелось смертельно, во рту – сухо как в пустыне в полдень.
Вытащив из сумки бутылку лимонада, я, не отрываясь, опорожнил ее наполовину.
Такого я еще не испытывал никогда – сон, по своей реальности соперничал с действительностью. Казалось, я и сейчас чувствовал на лице прикосновение ледяного огня…
– Куда ночь – туда и сон, - фраза вырвалась сама собой.
Ночь и впрямь уходила – небо на востоке заалело, звезды медленно гасли в светлеющей фиолетовой бездне. Некогда яркий карбункул лунного диска тускнел, медленно тая среди облаков.
Зарождался новый день.
Я взглянул на часы – до прибытия на станцию оставалось двадцать пять минут.
Сон не шел из головы. В сознании остался неприятный осадок. Огонек смутной беспричинной тревоги тлел на донышке души. Хотелось поскорее покинуть вагон, вдохнуть стылый утренний воздух и ощутить на лице прикосновение еще по-ночному холодного ветра.
На платформу я шагнул с чувством огромного облегчения.
Серые предрассветные сумерки окутывали пустой перрон. Белесая дымка тумана скрадывала очертания строений; лишь трехэтажное здание вокзала возвышалось из размытой пелены, как некий маяк для путешественников.
Я сделал несколько шагов, как вдруг почувствовал взгляд – неотрывный и пристальный. Казалось, я ощутил его физически – по спине пробежал озноб.
Она стояла у открытых дверей вагона и смотрела на меня – иссохшее лицо, обтянутое серо-желтой истлевшей кожей, светящиеся неестественной белизной глаза. На раскрытой ладони тлел язычок синего, льдистого пламени.
Я замер, не в силах пошевелиться.
На мгновение вспыхнула мысль – может, я все еще лежу в вагоне, а перрон и утренней туман – это лишь грезы гаснущего сознания?
Темная Проводница кивнула, не сводя с меня пристальный неживой взгляд.
«У каждого свой срок. И свой поезд».
Безликий голос прошелестел в сознании. Или это только показалось?
Не в силах больше терпеть эту пытку, я развернулся и едва ли не бегом бросился прочь.
Как исчез призрачный поезд, я не заметил. Просто в один момент железнодорожный путь оказался пустым – поезд пропал, растворился в зыбком туманном мареве, унося с собой души умерших и их Темную Проводницу…
Твое имя
История эта случилась в далеком теперь девяносто первом году, когда я учился на втором курсе военного училища. Скорее, даже не история — просто кошмарный сон, но настолько яркий, что вогнал меня в настоящий животный ужас.
Военное училище, куда я имел честь поступить учиться, имело богатую во всех смыслах историю. Образованное еще в тысяча девятьсот восемнадцатом году, как пехотно-пулеметные курсы, оно стало невольным свидетелем всех знаменательных и трагических событий советской эпохи — лихолетье Гражданской войны, кошмарные годы повальных репрессий и, конечно же, страшное время Великой Отечественной войны. Это нашло отражение даже в архитектуре зданий училища. Если посмотреть на главный учебный корпус сверху, то можно легко узнать в его очертаниях контур танка: левое и правое крыло — гусеницы; выступающая полукруглая часть фасада спереди — башня; прямоугольный флигель сзади — корма танка.
Собственно, об этом здании и пойдет речь. Богатое боевое прошлое учебного заведения породило не менее богатый фольклор, состоящий из самых разных легенд, баек и примет. Но была среди них самая, так сказать, главная и… самая страшная. Ей обычно нагоняли страху на первокурсников, преследуя цель не столько напугать, сколько приучить к исправному несению службы.
Легенда гласила, что якобы после войны, в конце сороковых годов, в училище покончил жизнь самоубийством курсант. И сделал он это в главном учебном корпусе, на первом этаже, в Колонном зале.
Полукруглый зал располагается в той части здания, которая именуется «башней» танка. Два ряда колонн подпирают свод, узкие окна больше напоминают бойницы — все это создает мрачноватую атмосферу, отдающую чем-то средневековым. Между колонн на стенах закреплены мраморные доски, на которых золотым тиснением нанесены имена закончивших училище с золотой медалью. Что было в этом зале в те далекие времена — неизвестно. Почему несчастный курсант решил залезть в петлю именно здесь — тоже, как и причины, побудившие его к этому ужасному поступку.
Но суть в другом — душа курсанта навечно осталась в этих стенах. И в год, когда исполняется круглая дата его смерти, он появляется в центре зала и начинает медленно бродить по зданию, словно бы проверяя, что изменилось за прошедшее время. Выходит он и в холл учебного корпуса — туда, где несет службу дежурный из числа курсантов. Если служба налажена, как положено, призрак безмолвно исчезает, а курсанту после этого открывается широкая дорога — жизнь пойдет как по маслу, везение будет во всем, и карьеру он сделает без особого труда. Если же дежурный благополучно «давит на массу», да еще и храпит, то это приводит призрака в бешенство. Он подходит ближе и просит назвать свое имя. Вот здесь-то и начинаются ужасы. Как утверждает народная молва, говорить имя ни в коем случае нельзя, а следует сказать фразу: «Ступай в петлю!». И ни слова больше! Это как словесный оберег, после чего неупокоенная душа должна исчезнуть. В легенде даже упоминалось, что однажды дежурный все же произнес имя. Его нашли утром — совершенно седого и полубезумного, бормотавшего что-то непонятное себе под нос.