История эта, передаваемая из уст в уста в течение десятилетий, все больше обрастала различными подробностями, превращаясь в яркий пример народного творчества. Ее всегда слушали с удовольствием, пряча усмешку. Однако, заступая на суточное дежурство в главный учебный корпус, курсанты запирались в комнате дежурного на все задвижки и не выключали верхнего света в холле. Ходить каждые два часа проверять печати на служебных помещениях, как того требовала инструкция, никто так и не решался…
…В тот день, согласно графика нарядов, заступать в учебный корпус выпало мне. Бросив с напарником жребий, мы поделили ночь поровну — мне досталась первая половина, до двух часов ночи. Товарищ ушел отдыхать, я запер за ним входную дверь и расположился в комнате дежурного — небольшой каморке три метра на три. Кроме стола, стула и сейфа с документами в ней больше ничего не было. Усевшись за стол, я разложил учебники и тетради, твердо решив грызть «гранит науки», благо тишина пустого помещения к этому располагала. «Гранит» давался с превеликим трудом, и я уже в сотый раз задавал сам себе вопрос — зачем нужна будущему офицеру такая наука, как сопромат.
Медленно утекало время, за окнами упала густая темнота октябрьского вечера. Вконец отупев от заумных формул, я решил сделать перерыв и вышел из дежурки, замерев в середине холла.
Глухая ватная тишина огромного старого здания ощутимо давила на слух, но мне даже нравилось — было в этом что-то загадочное, мистическое, будоражащее нервы и вызывающее легкий озноб вдоль спины.
Мне даже показалось, что я слышу редкое сухое потрескивание, доносившееся из залитых темнотой коридоров.
Невольно вздрогнув, я усмехнулся — это потрескивал дубовый паркет, такой же древний, как и само здание.
Ощущение таинственности не отпускало, и появилась мысль сходить в Колонный зал.
«Неплохая идея!» — подумал я, чувствуя, как тут же накатила волна легкого беспричинного страха, а сердце тревожно бухнуло.
Но мысль не отпускала — кто еще мог похвастаться перед товарищами, что был в Колонном зале практически в полночь?
Какое-то мгновение я колебался, но таинственная притягательность короткого приключения взяла верх. Выйдя из ярко освещенного холла, я оказался в коридоре первого этажа, в густом сумраке. Вход в Колонный зал находился в десяти метрах справа. Стараясь идти не спеша, я замер перед входом. Звук шагов гулко прокатился в темноте, вызвав легкую неподконтрольную дрожь.
Зал тонул в густом чернильном сумраке. Свет уличных фонарей едва пробивался через узкие окна и тяжелые шторы. Ряды массивных колонн едва-едва проступали из темноты, мрак за ними казался каким-то особым — густым, непроницаемым. Казалось, тысячи глаз сейчас смотрят оттуда, выжидая момент, когда ты повернешься к ним спиной.
Я замер, не смея двинуться, буквально впитывая мрачную давящую тишину.
Сердце глухо стучало в груди. Стало не по себе, хотя причин для этого не было вовсе — ведь это просто большое, пустое помещение. В такие моменты начинаешь невольно верить в то, что еще совсем недавно воспринимал с усмешкой.
Раздавшееся сзади потрескивание заставило вздрогнуть. Звук неестественно громко прокатился по помещению.
Я медленно выдохнул, стараясь унять бешено колотившееся сердце, развернулся, и направился обратно в дежурку. Ощущение чужого взгляда в спину не отпускало, и я нарочито громко стучал кирзовыми сапогами, пытаясь таким образом прогнать липкий страх.
Чуть ли не бегом влетев в дежурку, я захлопнул дверь, клацнул задвижкой и перевел дух — желание искать приключений пропало напрочь.
Вновь усевшись за стол, я принялся штудировать сопромат с удвоенной энергией, стараясь выкинуть из головы посторонние мысли.
Что отвлекло меня от работы — неизвестно.
Какое-то движение в холле.
Бросив взгляд через большое окно напротив, я замер, приоткрыв рот.
Он стоял совсем рядом, в трех-четырех шагах.
Карандаш вывалился из вмиг онемевших пальцев, а рот приоткрылся еще больше.
Легкий холодок ужаса прокатился по телу, невидимые щупальца тут же проникли в мозг, парализуя волю.
Сердце, казалось, перестало биться, ухнув куда-то вниз.
Он стоял и смотрел на меня.
В старой гимнастерке — черно-желтые погоны без буквы «К», воротник-стойка — ошибки быть не могло. Бледное, словно вылепленное из воска, лицо свела судорога, отчего оно казалось еще более ужасным, — какой-то кошмарно-гротескной пародией. Синюшные губы сведены в сторону, из уголка рта протянулась дорожка высохшей слюны. На шее виднелась черная полоса кровоподтека от петли.
Взгляд закатившихся глаз, один из которых оказался наполнен кровью, был направлен мне точно в лицо.
Это кошмарное зрелище могло убить кого угодно своей сутью. Я сидел, превратившись в манекен, без мыслей и чувств, не имея сил даже на то, чтобы заорать.
Мертвец медленно сделал шаг.
Звука я не услышал, словно он скользил по воздуху.
Теперь нас разделяло не более метра пространства и тонкий слой стекла.
Я невольно подался назад, не сводя взгляда округлившихся от ужаса глаз и хрипло, с трудом, дыша — горло перехватил спазм.
Выходец из преисподней слегка наклонился, едва не коснувшись лбом стекла. Сведенные судорогой губы шевельнулись.
Звука я по-прежнему не услышал, но и без того понял — он спрашивал мое имя.
Теперь я дышал хрипло и глухо, чувствуя, как в пустое сознание вливается чужая потусторонняя воля.
Во рту пересохло, воздух драл горло.
Я стиснул зубы, собрав остатки сил и стараясь удержать в мозгу спасительную фразу: «Иди в петлю!».
Мертвец покачал головой? и его страшная полуухмылка стала шире. Он словно безмолвно говорил: «Зря стараешься... Поздно уже...»
Ледяной холод дохнул мне в лицо, появившись из ниоткуда, сковал мышцы, подавил волю и стер из сознания спасительную фразу.
Животный ужас растворил в себе последние капли самообладания, и я уже готов был произнести имя... когда раздалась тонкая трель наручных электронных часов.
Последнее, что я запомнил — непередаваемую гримасу отчаяния и злобы на жутком подобии лица мертвеца...
Я вздрогнул, заорал и едва не свалился со стула.
И тут же с облегчением перевел дух — это был лишь кошмарный сон. Я незаметно для себя задремал, уткнувшись лицом в раскрытый учебник. Потерев лицо ладонями, я бросил взгляд на светящееся табло часов — ровно час ночи. Затем с некоторым содроганием посмотрел через окно — холл, освещенный ярким светом, был пуст.
Да, это был всего лишь ужасный кошмар. И только.
Или нет?
Я с тревогой взглянул туда, где виднелся вход в коридор.
Там клубился сумрак, и на мгновение мне показалось, что я вижу фигуру в старой гимнастерке и пергаментно-восковое лицо...
Я тяжело плюхнулся на стул.
Конечно, это сон.
Но...
Как знать... Как знать...
Дмитрий Фантаст
Они не слышат друг друга
Ему казалось, что вся его жизнь прошла на кладбище. Если бы не кличка или имя, которое осталось у него из прошлой жизни, то он был бы в этом просто уверен. Но обращение «Кит» вмиг возвращало его куда-то в прошлое, в иную реальность, которую он никак не мог вспомнить. Вырываться из окружающего его мира скорби непросто.
Неуклюжая громоздкая фигура Кита чаще всего маячила в дальних частях погоста, будто он укрывался от людских глаз. Кит – это его кличка. Он в самом деле был грузен и неповоротлив, словно вытащенный из воды кит. На людей смотрел блеклыми голубыми глазами и, как правило, молчал, поджимая тонкие губы, погруженный в свои размышления. Нос для его крупного круглого лица был несколько маловат. На щеках всегда горел нездоровый румянец, отличаясь то интенсивностью, то размером расплывшихся по лицу пятен. Разговаривая с ним впервые, любой собеседник сразу чувствовал свое умственное преимущество, потому пытался говорить громко, простыми фразами, напряженно вглядываясь в лицо Кита с надеждой определить, понял ли тот сказанное.