* * *
Лес в шашлычном аромате,
Плюс парфюм медовых трав.
Птички в певческом азарте.
Вокализ из трёх октав.
Каплет время посекундно,
Долбит вечности алтарь.
Только в будущее скудно
Светит времени фонарь.
Не помощницей кукушка –
Пара нот и те не впрок.
Для неё года – игрушка,
Легковерному – свой срок.
Лес окутан сизой дымкой,
От мангалов «русский» дух.
Лето свеженькой тропинкой
Начинает новый круг.
* * *
Не бывал на Тянь-Шане, в Тайшете,
Не бродил по таёжным углам.
Что судить обо мне как поэте,
Коль по шпалам не пройден мной БАМ?
Не смотрел в небеса сквозь решётку,
Не воспел Колыму, Магадан,
Не впитал ни чифирь и ни водку.
Нет, совсем не поэт, – графоман.
Не испробовал кайф суицида,
Не решал на прописку задач,
Не страдал от запоя и СПИДа.
Не поэт я, а просто рифмач.
Коль вещает стихом не оракул,
Не в пророчествах мысли полёт,
Если Ангел, читая, не плакал,
Не поэт сочинил, – стихоплёт.
Сыграл я блиц
Я в миттельшпиле побывал ферзём,
А в эндшпиле – непроходною пешкой.
Что было полыхающим костром,
Чадящей тлеет головешкой.
Жизнь так и шла слоёным пирогом:
То со щитом, размахивая саблей,
То на щите, израненный врагом,
Я наступал на те же грабли.
С рождения заложенный финал
Вдруг скорым матом явственно забрезжил.
Всевышнему, конечно, проиграл.
Сыграл я блиц, как будто бы и не жил.
Грехи аукнулись, как бумеранг.
К концу идёт на короля охота.
Диктует каждый шаг его цугцванг.
К тому ж в условиях цейтнота.
На чёрно-белой клетчатой доске
Вся партия представилась пробежкой.
Чадит костёр, и в пепельной тоске
Жизнь дотлевает головешкой.
Дороги нас выбирают
Асфальт, ты куда заведёшь меня ныне
Запутанной сетью решёток-дорог?
В духмяный зарыться мне хочется стог
И сеном дышать с чабрецом и полынью.
Дитя лабиринта асфальтовой ленты
И узник стеклянно-бетонных светлиц,
Храню аромат деревень и станиц
В подкорке, как прожитых жизней моменты.
Видения только что скошенной нивы,
Просёлок вдоль ёжика жёлтой стерни.
В небесной лазури с чужой стороны
Плывут облаков белоснежные гривы.
Бреду по просёлку, босыми ногами
Взбивая песчаную перхоть земли.
Куда же дороги меня привели?
Похоже, они заодно с облаками.
И снова к асфальту приводит грунтовка.
За маревом слышно шуршание шин.
Мой город в душе моей не сокрушим.
Нет, всё ж я не сельский и не полукровка.
Отбрось о просёлках и пахоте мысли.
Итог моих странствий, увы, предрешён.
Ходить по асфальту всю жизнь обречён.
Не я выбираю дороги по жизни.
Галекс
День рыбака*
Таёжное лето в июльской Туре*,
Все бабы раздеты назло мошкаре.
Восторг сине-белый, шальная жара
И остохренелая песнь комара.
По венам Тунгуски ведет напрямик
Эвенк полурусский, боё*-проводник.
У белок-летяг сабантуй в листвяках,
Полкружки спиртяги: «За День рыбака!»
Задорной речёвкой трещит костерок,
Огонь, как в девчонку, влюблен в котелок.
Как жаль, не вложить аромата в стихи
Стерляжьей с дымком, с комарами ухи!
Водой уплывает прохладная грусть,
Боё, холодает! Давай по чуть-чуть?
А белая ночь стынет Лунной тоской,
Тумана молочным мостом над рекой…
До зуда в ушах – апогей тишины,
Куда аргишат* облаков табуны?
Смешно наблюдать в это время рассвет,
Чудно рассветать, если темени нет.
Рай нежных туманов и белых ночей,
Край снежных буранов, раскосых очей,
Сквозь здешнюю призму находишь Своё.
А где смысл жизни? Проводишь, боё?
_____________________________________________________________
* День рыбака – второе воскресенье июля
* Тура – поселок в Эвенкии
* Боё – друг ( эвенкийский язык)
* аргишат – находятся в пути, кочуют (эвенкийский язык)
Бессонный стон
Месяц умер, Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою. Никого со мной нет.
Я один... И разбитое зеркало...
С. Есенин. «Черный человек»
Изловил луну бредень липких туч,
Тьма обрыдшая рыщет по миру.
Вместо Музы – спирт почитаю-чту,
А стихи во мне тихо померли.
Белый лист бельмом на столе, в ночи
Миллион теней или более.
Черный рот окна немтырём кричит:
«В доме чёрный гость». Или болен я?
Почернел стакан, стало страшно пить.
Сохнуть разум мой среди ночи стал.
Злой змеёй свеча мне в тиши шипит.
Больно в уши бьёт одиночество.
Карандаш чинил, загляделся сам
На дорожку вен с кровью шалою...
Может, сможет нож пару фраз вписать?
Может, мой финал – цвета алого?
Черный гость принёс кандалы теней.
Я ослеп, вокруг – тьма и бред, ни зги.
Мне бы с чёртом врозь, да к Нему, тесней!
Мне бы в дверь плечом, чтобы вдребезги...
Возвращение
В майской неге купается небо,
Я иду на закат из востока,
«Тридцать лет ты на родине не был», –
Теплый ветер мне шепчет с упрёком.
Снял давно городские ботинки,
Босота, как чудесное средство
Убежать по знакомой тропинке
Через лес в босоногое детство.
Тяжесть лет наступает бестактно,
Жмёт к земле вековую кедрушку,
А когда-то ведь падала шапка,
Если взгляд задирал на верхушку.
На опушке, у берега речки,
Старый дом одиноко-усталый,
Обветшал, развалилось крылечко,
Переруганы вьюгами ставни.
Половицы скрипят так знакомо
Про тоску о былом – ностальгию.
И саднит, и першит в горле комом,
И слеза – на тоску аллергия.
Коновязь разродилась отростком,
Уступив похотливому маю.
Я ж, как мерин под плёткою хлесткой,
Лишь топчу, никого не рожая.
В стайке запахи прелого сена
Нанесут вкусом детства парного,
И послышится вдруг, как степенно,
Грустно дышит в загоне корова...
А потом за губастым телёнком,
Растирая затекшую спину,
Выйдет бабушка с полным ведерком,
По привычке ругая скотину...
Скоро буду, родная, готовым,
Совесть с памятью встречу из ссылки,
Наберу на опушке цветов и
Принесу их тебе. На могилку.
В изголовье увижу под вишней
Добрый взгляд с фотокарточки строгой,
Вздрогну, тихий твой голос услышав:
«Внучек... где же ты бегал... так долго?».
Палачу покаянье не свято,
Но поплачу немного украдкой,
Просижу у тебя до заката,
Рано утром поправлю оградку.
И в себе прояснившимся взглядом,
Тридцать лет – тридцать раз ненавижу.
Я, родная, теперь буду рядом,
С каждым годом все ближе и ближе...
Такое разное утро
Стелет мгла по Приморью млечно-волглую синь,
Ели лапают хвойно плечи голых осин,