Двери столовой не открылись при его приближении. Так-та-ак...
Станицкий толкнул стеклянные на девяносто процентов прямоугольники, но те упорно желали оставаться закрытыми. Тогда он подналёг, надавил плечом, ударил им между дверями. Не помогло. Он постучал кулаком в надежде или привести открывающий механизм в действие, или привлечь чьё-нибудь внимание. Увы, станция оставалась столь же пустой, холодной и безжизненной, сколь и раньше.
Все куда-то подевались; ладно, это он понял. Но что теперь, голодать из-за чьей-то чужой прихоти? Станицкий хмыкнул и тут вспомнил про чёрный ход.
Обходя столовую по кругу, он всячески старался не обращаться к минорным мыслям, то и дело лезшим в голову. И всё же пришлось уступить им дорогу, когда выяснилось, что двери чёрного хода, братья-близнецы хода обычного, тоже заперты и изо всех сил противятся тому, чтобы их отворили.
Ситуация становилась интереснее, и более нервной. Станицкий постоял, пожевал язык, погонял в голове мысли. Двери заклинило? И те, и другие? А может, сбой в системе управления? А может, часть трюка, розыгрыша, аварийной ситуации? Варианты множились, словно микробы, попавшие в благодатную среду.
И что теперь? Ну, не возвращаться же в каюту – смысл? Значит, надо продолжать поиски или, лучше сказать, исследование. Придётся побродить по «Вавилону», глядишь, на кого-нибудь наткнётся.
Станицкий ступил на автолестницу, она не двинулась с места. Новая поломка и очередная странность. Станицкий преодолел сотню заклинивших (так ли это?) ступенек и вышел в гранд-фойе, иначе называемое Висячими садами, разумеется, в честь знаменитого чуда света. Осмотрелся, и сперва ничего необычного не привлекло его внимания.
Станицкий шел по большим полупрозрачным светящимся квадратам, цветным сегментам огромного пола, и взгляд его привычно скользил по стенам, увитым сверхкачественными и супер-реалистичными растениями, по мини-водопадам, ручейкам, фонтанам и маленьким гейзерам (в основном, специально сделанным холодными), по ненатуральным, однако не менее прекрасным, чем натуральные, цветам в горшках, прикреплённых к толстым кольцам в потолке толстыми же цепями... Через трёхметровые стилизованные окна вливался приятный смодулированный компьютерами свет. Всё было так – но что-то, что-то определённо было не так. Что?
Ответ подсказал ближайший фонтан. Станицкий подошёл к нему, чтобы удостовериться: ошибки нет. И ошибки не было – фонтан работал, вода лилась из загибающейся псевдогляниной трубы сверху, попадала в ёмкость из того же материала внизу, но скапливалась там. Водоотвод не функционировал.
Станицкий проверил соседний фонтан. То же самое: вода льётся, набирается, а её избыток не откачивается. Значит, повреждён насос либо система, связанная с водооттоком. Либо (хотя Станицкий не хотел даже думать о такой возможности, в его ситуации следовало рассматривать всякую возможность) выведена из строя регулирующая система станции. То есть «нервный центр» всех механизмов, аппаратов, агрегатов, роботов и т. д., и т. д. работает с серьёзными сбоями или не работает вовсе. Подобная перспектива отнюдь не радовала.
Во-первых, это может означать дальнейшую полную дестабилизацию внутреннего и внешнего самоуправления «Вавилона», что попросту убьёт космическую станцию. А следом – и, похоже, её единственного постояльца, когда перестанет гореть свет, когда нельзя будет ни помыться, ни сходить в туалет, когда испортятся или кончатся продукты в холодильнике, и негде, и нечем станет питаться, когда автовентиляция прекратит выработку и приток кислорода и, в конце концов, спровоцированные кучей сбоев, неполадок и поломок, полетят к чёрту прогнозёр вращения, корректор местоположения и герметизатор... Станицкому так ли, иначе ли, предстояло умереть. Разница была лишь во времени: через несколько дней или неделю на станции, или чуть позже, если дотерпит, если домучается, – в более холодном, чем самая лютая зима, бессветном и беззвучном желудке космоса.
От этаких перспектив захолонуло в груди.
«Стоп. Отставить панику, – приказал себе Станицкий. – Ничего ещё не случилось, и, бог даст, не случится. Нужно действовать».
Действовать, да. Но каким образом?
Чтобы проверить догадку, Станицкий поспешно добрался до середины Висячих садов и, коснувшись сенсорной панели, вызвал лифт вниз, к Большому и Малому круговым обзорным аквариумам. В планы Станицкого не входило наблюдать за водоплавающими – рыбами, лягушками, тритонами, дельфинами – и их виртуозными эрзац-заменителями. Если поражена центральная система, то и аквариумы обратятся в неподвижность; живые, обитающие в водной среде создания один за другим умрут, механические будут двигаться, пока не кончится топливо или заряд, а вода начнёт застаиваться и загрязняться. Конечно, всё произойдёт не сразу, но определённую тенденцию удастся, несомненно, проследить уже сейчас.
Этим планам судьба также не дала возможности осуществиться: подъёмник застрял наверху. Станицкий потыркал сенсокнопки – без толку.
Внезапно, повинуясь порыву, он вновь взглянул на часы и вывел на микроэкран сегодняшнюю дату. Двенадцатое сентября две тысячи шестьсот пятьдесят восьмого года, по земному летоисчислению. Двенадцатое сентября?! Но он ложился спать поздним вечером десятого! Не хотите ли вы сказать, что он проспал тридцать с половиной часов!? Нет, вот это точно бред! Быть того не может. Вероятно, это «следующий по списку» сбой.
Станицкий покопался в настройках часофона и не нашёл никаких, кроме необычной даты, странностей. Мгновенно вернулось чувство потерянности, леденящего дыхания неизвестной надвигающейся беды, бесконечного и безысходного одиночества.
Станицкий выругался, оставил часы в покое и уверенно зашагал к светолифту, «спрятавшемуся» в гладкой металлической трубе слева от придуманной дизайнерами эклектичной лиственно-хвойной рощицы искусственных растений. Ну, если и лучелифт откажется его везти…
Повезло: лифт работал. Станицкий отдал приказ доставить его на верхний, пятидесятый этаж. Именно там располагалось сердце станции – тот самый центр, поражение которого грозило Станицкому неминуемой и кошмарной медленной смертью.
«А ведь если догадка верна, – думал он, – связаться с Землёй не получится. И тогда все беды, все «за» и «против», все возможные последствия, заодно с крайне маловероятной славой и гораздо более ощутимыми промахами, станут целиком и полностью моей заслугой».
Что и говорить, настолько великую ответственность не взял бы на себя, пожалуй, и главный смотритель «Вавилона-15» Немов.
Дверь с символикой станции – помещённой внутрь квадрата, красного по периметру и белого внутри, жирной чёрной буквой «V», – нужная ему дверь в рубку, не открывалась. Заперта. Станицкий подёргал ручку, побил плечом в неподдающийся прямоугольник – напрасно.
В процессе этих бесполезных действий ум озарила догадка. Если даже центральная система и выведена из строя, то не полностью! Двери в столовую и платформа в Саду не функционировали, да, но вместе с тем превосходно, без сбоев и прочих неожиданностей, действовали оба гравилифта, на которых передвигался Станицкий.
На сердце сделалось не столь волнительно. Некая фора у Станицкого имелась, неплохо бы знать, правда, какая. И хорошо, если создавшаяся ситуация не означала совсем уж непредсказуемое развитие тотальной дезорганизации систем «Вавилона».
Пока Станицкий привычно предавался мыслям с явным оттенком печали и неудач, мимо, тихо жужжа колёсиками, проехал робот – доставщик еды.
Доставка еды? Сейчас? Но кому?!
Безусловно, иного выбора у него было, и Станицкий двинулся вслед за роботом. Коридоры петляли, поворачивали и разветвлялись, пока не привели к массивной высокой одностворчатой двери. Робот, не обращая на человека ни малейшего внимания, извлёк из хранилища на животе (второе размещалось на спине) магнитный ключ. Вытянул состоящую из титановых сочленений руку, коснулся карточкой подсвечиваемой оранжево-жёлтым области и задействовал открывающий механизм. Неспешно, будто при замедленной съёмке, громадная дверь въехала в метровой толщины стену без малейшего звука.