- Ты чего? - Инна отстранилась. - Нашкодил? Ты мне изменил? Прибью!
- Дурочка! Я только тебя люблю! Инка, ты только не смейся и говори сразу нет. Я... Ин, я сына хочу. Смешно, да?
Семён сказал это и смущённо отвёл взгляд, словно хотел чего-то неподобающего сильному мужчине.
- А потом и дочку, - добавил он, смущаясь ещё больше. - Только именно в таком порядке! - шутливо нахмурил брови Семён, пытаясь хоть как-то побороть смущение. - Что скажешь? Родим?
Вот так - планово, не особо отвлекаясь от полноценной жизни молодой красивой женщины, Инна родила сына. А ещё через два года и дочь.
Указания мужа она выполнила полностью - и очерёдность детей соблюла, и внешне ничуть не подурнела - даже напротив: как и обещала, похорошела ещё больше.
Словом, жизнь её складывалась, как пазл для дошколёнка у пятиклассника.
Глядя на Инну, я откровенно завидовала. Впрочем, как и все её подруги. Ни тебе обременительного поиска истинного жизненного пути, ни изматывающего стремления к высокой цели, ни утопических идей о всеобщем благоденствии. Живёт себе счастливо - и в ус не дует (если можно про женщину так сказать).
Сейчас мне чуть стыдно за ту, хоть и не чёрную, но зависть: надеюсь, в том, что случилось с Инной позже, нет моей вины.
В какой-то момент жизни у Семёна появились параллельные женщины: сначала одна, потом другая, потом несколько одновременно. Я, случайно узнав, обиделась было за подругу, но тут неожиданно выяснилось, что у Инны тоже есть в загашнике, как она выразилась, Семёнозаменитель. Время от времени подруга рассказывала мне о воздыхателе, но как-то мимоходом. Даже в рассказах Инна не тратилась на него ни чувствами, ни временем.
Шли годы. Семёнозаменители приходили и уходили, гостя в Инкиной инкрустированной золотом спальне на правах провинциальных командировочных, пущенных нелегально, - то есть без прав. Со слов подруги, протекали измены «по умолчанию» до неприличия обыденно. Впрочем, похоже, Семёна «параллельные» тоже особо не трогали, а потому разрушениями и апокалипсисом семейному счастью не грозили. Инна мне как-то даже рассказывала о похождениях Семёна - мир не без добрых людей, донесли. Но она очень не расстраивалась по этому поводу:
- Куда он от меня денется?! Семён же без меня больше недели прожить не может - с ума начинает сходить. Да и мне так удобнее. У него интрижка, у меня романчик, он в форме, я хоть куда - все при своих интересах. Кому от этого плохо?!
Плохо оказалось всем.
Семён и сам не понял, как в его жизнь пришла другая - такая же красивая, только моложе и желаннее.
- Ничего, - сказала Инна, позвонив мне однажды поздним вечером.
Она говорила спокойно, была рассудительна, но по тому, как долго она меня убеждала, что всё у них будет хорошо, я поняла - не меня, себя уговаривает.
- Семён же без меня и недели не может - начинает с ума сходить...
Всё стало окончательно ясно, когда бывшая параллельная, а с этого момента единственная, родила Семёну дочь. Он собрал вещи и ушёл.
Инна заболела. Всё, что в ней было истинно женского, что так прежде любил и даже боготворил Семён, возмутилось, взбунтовалось, набухло злокачественной опухолью и... бухнулось вырезанной ненужностью в таз.
- Ничего, - сказала мне Инна, когда я пришла в разорённый осиротевший дом. - Справлюсь.
Внешне, ничего здесь не изменилось - все вещи стояли на своих местах, но горе выглядывало из-за каждой спинки кресел, из-за каждого шкафа, даже из-за ножек стульев.
- Ничего. Поживёт без меня, помается и вернётся.
Инна поправила косынку на блестящей - без единого волоска - правильно-овальной голове.
- А я пущу, - улыбнулась она нежно, видимо уже представляя, как открывает двери по-щенячьи заискивающему Семёну. - Прощу и возьму назад. Даже ничего не скажу - не упрекну ни разу. Он ведь без меня и недели прожить не может, начинает с ума сходить.
Потянулись страшные дни пути в никуда. Повзрослевший сын оловянным стойким солдатиком дежурил у кровати изрезанной вдоль и поперёк Инны и вытягивал... вытягивал её из темноты, в которую она периодически всё глубже проваливалась.
- Мне сейчас даже умереть нельзя, - как-то жаловалась мне Инна, когда ей стало чуть легче, и появлялись силы, чтобы позвонить. - Аннушка маленькая ещё... я имею в виду... для одиночества.
Инна трудно и аккуратно подбирала слова, чтобы они не были очень страшными.
- Надо её хоть немного ещё подрастить. Семёну некогда - у него, говорят, новый бизнес... да и ребёнок... Нет. Мне сейчас никак нельзя умирать. Аннушка слишком мала.
Молчаливая любовь сына, помноженная на неюношеское упорство; мольбы облучённой умирающей Инны к Господу о судьбе недорощенной Аннушки - что в последний момент перетасовало карты в несчастливой колоде с единственным козырем, ведомо одному Всевышнему. Но однажды утром что-то оттолкнулось от точки невозврата и маятником качнулось в сторону жизни.