И только через две недели, когда под Пирятином Гудериан заканчивал окружение героически сражающегося Киева, до села добрались присланные из Черкасс фрицы. Их было пятеро, приехали они как цыгане - на бричке и, собственно немцами не являлись, родом были из австрийского Тироля.
Ничего плохого крестьянам они не делали, следили за хлебосдачей и банально пьянствовали. Даже единственного оставшегося в селе еврея - одноногого сапожника Фиму, в упор не замечали, а когда полицаи из местных все же донесли на беднягу, то два дня валандались с арестом, дав смыться последнему в Мошногорский лес к партизанам.
Поселился немногочисленный гарнизон у Мотри, пышущей дородством яркой женщины сорока с небольшим лет. Австрийцы с легкостью дали «добро» на открытие церкви, и даже сами немного постояли на службе, тирольцы были католиками, чем заслужили благосклонность местного населения. Больше в жизнь громады они не вмешивались. Мошны было богатое село, известное своими умельцами. Издавна его жители славились как искусные «каменяры», кровельщики и плотники, колхоз тут всегда был слабенький, народ жил не с земли. Поэтому Мошны и не сильно пострадали в страшный год голодомора - кормил промысел.
Вот и муж Мотри был каменщиком, он вместе с другими мошенцами строил в Каневе памятник Тарасу Шевченко и многое другое. У него одного на все село был дом с покрытой металлом крышей - это и определило место размещения гарнизона. В большом увитом виноградными лозами дворе Мотри стояло несколько беседок, где австрияки с утра до вечера дегустировали местную «бурячиху» - свекольный самогон дикой крепости. Заедали фрицы сельский «шнапс» борщом, который они возлюбили до крайности, варениками, гречаниками, струтнями и другими деликатесами сверхкалорийной украинской кухни.
Муж Мотри и два старших сына воевали в Красной армии, а она с тремя меньшими детьми осталась одна в большом доме. Женщина была, как и большинство хохлушек, с характером - упрямая, очень красивая и своевольная. Даже портрет Ленина, который у нее соседствовал с иконами, снять не пожелала. Фрицев, впрочем, это не смутило, Ильич их совершенно не интересовал, увлекало их другое.
Увидев хозяйку дома впервые, молодые австрияки едва дара речи не лишились. Высокая, с туго обтянутыми вышитой сорочкой и плотной «спидныцей» выдающимися формами, Мотря без единого выстрела сразила оккупантов. Тирольцы смотрели на нее, как собаки на добрый шмат сала, и пускали слюни. Ничего другого им не оставалось, к более решительным действиям они переходить не спешили, опасаясь дородной хозяйки и собственной полевой жандармерии, которая зорко следила за чистотой арийской расы.
Громада, в лице председателя колхоза, который после прихода немцев плавно стал сельским старостой, надавило на Мотрю, чтобы она была поласковей с фрицами. Дескать, «пускай пьют и едят сутками, чтобы только не бродили по селу, досаждая мошенцам реквизициями, а продуктов и самогона мы дадим сколько надо». Солдатка немного побурчала для приличия, но беззлобно, скорее по привычке, и принялась разрушать печень захватчикам.
Сами австрияки, по их словам, дома почти не пили. Трудно сказать, правда ли это, но в захваченной стране они бодро двинулись по направлению к «белой горячке». Если иные представители нордической расы начинали утро с ячменного кофе - сказывалась морская блокада - то эти фрицы, не мудрствуя лукаво, лакали на завтрак самогон, заедая его смертельно острым чесноком и жирным салом. После доброго «сниданка» австрияки дрыхли в беседке, оглашая окрестности громовым храпом.
Проснувшиеся «сверхчеловеки» вкушали «ланч», что это было такое Мотря не знала, но начинался он как обычно с «бурячихи», а заканчивался борщом. Это было коронное блюдо аппетитной селянки, на полный месяц она заквашивала сахарную свеклу и через неделю использовала получившийся рассол для приготовления этого волшебного блюда. Капусты, красного буряка, фасоли и мяса было много, староста обязан был кормить представителей новой власти.
Фрицы так полюбили борщ, что требовали от хозяйки готовить его каждый день, что Мотря и делала. Вскорости австрияки так раздобрели, что с трудом проходили в двери, форма стала на них мала и они зачастую одевались в сорочки, шаровары и кожухи. Захватчики выучили много новых непечатных слов и своим внешним видом теперь мало отличались от мошенцев.