И Ватто довольно фамильярно кивнул в сторону Медасфена. Тот неуклюже подбоченился, показывая, что отпущенная шпилька его ни в коей мере не зацепила.
- Значит, вы бессмертны? - спросил Кейлот.
- Божественная сущность наделила нас бесконечной жизнью и вечной молодостью, но дар человеческой - уязвимость. Любая смертельная рана положит конец нашему существованию.
- Почему вы не рассказали эту историю раньше? - спросил воин, впервые отрывая взгляд от загадочных иероглифов на песке и глядя на Ватто.
- Я... Мы боялись, что после услышанного, вы станете нас сторониться. Или проявите себя не с лучшей стороны.
- Разве у вас была причина так думать? - немало удивился Кейлот, припоминая, каким поступком он мог натолкнуть Лютто и Ватто на подобные мысли.
- Да, - признал Ватто. - Люди жестоки, завистливы и корыстолюбивы. Мы не раз сталкивались с подобными проявлениями человеческого характера, чтобы в дальнейшем соблюдать в общении с людьми известную долю осторожности. За всю свою тысячелетнюю жизнь мы открылись очень немногим людям, и только один из них отнесся к нашей истории с пониманием.
- А теперь скажу я! - отозвался Медасфен. - Ты, Ватфейрис, как-то ненавязчиво упустил из виду тот факт, что ваша матушка являлась серой богиней. Я думаю, Кейлоту необходимо знать, что серое божество - равно как и его отпрыски - в одинаковой степени мог принять как сторону добра, так и сторону зла.
- Кейлот, не слушайте его, - сказал Лютто, наклоняясь к самому уху воина и впиваясь пятерней ему в плечо, чтобы отвлечь человека если не словами, то хотя бы болью.
- Нет уж, послушайте! - вклинился Медасфен. - Дело в том, что один из братьев не всегда был таким добрым и учтивым, каким вы его, несомненно, привыкли считать. В прежние времена он творил такие злые деяния, что даже я со своей исключительной злокозненностью - и, полагаю, присутствующие с этим согласятся - завидовал ему страшной завистью.
- Он уже давно осознал свои ошибки и исправился, - сказал Лютто, глядя на Медасфена почти враждебно.
- Да, только раз испачкавшись в грязи, уже никогда не станешь таким белоснежным, как прежде. Я не знаю, какой вид магии сделал вас темноволосыми и смуглыми. Но, когда ее сила иссякнет, предлагаю вам помянуть в молитвах всех богов, чтобы истинный цвет глаз проявился последним, - тут Медасфен снова прибег к жесту заговорщиков - прижал ребро правой ладони к левому уголку губ - и шепотом сказал, обращаясь к Кейлоту: - Цвет глаз одного из братьев был поистине демоническим. Фиолетовым.
И потом отнял руку от лица, глубоко вздохнул, как человек, который после длительной разлуки возвращается в свой обветшалый, но, тем не менее, любимый дом, и полными счастья глазами окинул посеревшие лица Лютто и Ватто.
- Я уже говорил, как смертельно за вами соскучился?
***
Кейлот проснулся посреди ночи. Причиной его неожиданного пробуждения стали вовсе не ночные кошмары, и не постороннее вмешательство. Просто за время путешествия воин привык к непродолжительному и содержательному сну, и лишние минуты бездействия его сильно тяготили. Он сел и едва не ударился макушкой о низкий потолок пещеры, в которой троица путешественников укрылась на ночь. Кейлот посчитал за благо, что она встретилась у них на пути, в противном случае пришлось бы ночевать на открытом всем ветрам уступе или, что более вероятно, в подвешенном состоянии, так как чем выше они взбирались, тем все более гладкими и отвесными становились горные склоны.
Распрощавшись с Медасфеном - Лютто с мрачным видом предрек, что это была далеко не последняя их встреча - они прошагали совсем немного и уткнулись в тупик: впереди и справа находились вертикальные стены, а слева - крутой спуск в долину. Кейлот приказал спутникам обвязаться веревкой, и дальнейший путь они продолжили в связке. Первым шел Лютто, безошибочно выбирая самые удобные выступы и самые широкие трещины. Далее следовал Кейлот. Замыкающая позиция Ватто страховала его от промашек, коими он славился. Кейлот подозревал, что и Лютто в своем восхождении успел допустить немало оплошностей, но все они сходили ему с рук за счет врожденного дара левитации.
- Вам уже полегчало? - участливо спросил Ватто, заметив, что Кейлот открыл глаза и принялся разминать затекшие конечности. Судя по страдальческому выражению лица, эти упражнения давались ему отнюдь не безболезненно.
- Разве мне было плохо? - вопросом на вопрос ответил Кейлот.
- Вы бредили, - пояснил южанин.
- Да? Это, наверное, из-за быстрого подъема... Как бы там ни было, сейчас уже все нормально, - Кейлот внимательно посмотрел на Ватто. Темноту пещеры худо-бедно рассеивал свет маленького костерка. Путники долго спорили над тем, стоит ли разжигать огонь в непосредственной близости от логова Алмазного Дракона. И, в конце концов, решили, что костер, который едва согревает пальцы рук, не может привлечь внимание огромного чудовища, обитающего на вершине. При условии, что догадка Ватто верна, и ящер в самом деле болезненно реагирует на тепло. Но костерок горел уже более четырех часов - Ватто по мере необходимости подкладывал в него сухую траву и иногда силой мысли заставлял огонь вспыхнуть чуть сильнее, чтобы согреть продрогшие конечности - а Алмазный Дракон ничем не выявлял своего неудовольствия.