Черный ход представлял собой отверстие, прорубленное прямо в хрустальном полу. Слева над проемом нависала желтоватая монолитная плита. Ее край заслонял лишь одну шестую часть спасительного проема. Однако, глядя на ее очертания, в точности повторяющие округлую форму отверстия, не возникало сомнений в том, что в прошлом она могла служить люком, идеально маскирующим ход снаружи.
- Кто-то так спешно отступал, что позабыл как следует приладить плиту на место, - заметил Лютто.
- А мне кажется, - возразил Ватто, - что последний, кто почтил хрустальную пещеру своим присутствием. Покинул это место путем, отличным от того, каким пришел.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что слепота Алмазного Дракона явилась для кого-то неприятным сюрпризом, - Ватто заглянул в зияющую черную дыру.
Он первым спустился в подвалы хрустального дворца. Лютто остался наверху и помог брату снести вниз Кейлота. Потом слез сам, оставив пещеру в одиночестве и безмолвии. Забытая, полуразрушенная и превращенная в склеп, она, тем не менее, продолжала свое вековечное существование, рассеивая преломленный солнечный свет в небе над долиной Тана.
Глава 17. Огонь и алмаз
Чем ярче разгоралось зарево нарождающегося дня, тем все бледней становился лик изумрудно-зеленой звезды Терра-Мидриан, противопоставленной мирозданием встающему солнцу. А вскоре над восточным горизонтом загорелась предрассветная красная звезда Капта-Рабиан. Время ее недолгой жизни отмерялось всего несколькими минутами, поэтому узреть это светило на небосклоне было весьма благоприятным знаком.
На юго-восточном склоне Хрустальной Горы, достаточно высоко, в объятиях холода, трепетал слабый огонек. В круге света от костра, словно тени, вырисовывались три фигуры. Одна - беспокойно суетящаяся, две другие - неподвижные. Первая принадлежала Лютто. Он метался по склону в поисках сушняка. Это оказалось непростой задачей, поскольку растительность здесь была незначительной. Однако горение костра требовалось продержать еще как минимум полчаса, пока исход предприятия окончательно не прояснится. Потом в источнике света и тепла, возможно, уже не будет никакой необходимости.
Первая из неподвижных фигур принадлежала Кейлоту. Он лежал максимально близко к костру. Трепещущий свет разливал причудливые тени по его осунувшемуся, неподвижному лицу. Заострившиеся линии подбородка и скул, опустившиеся уголки губ, мертвенная белизна кожи, ввалившиеся глаза и пролегшие под ними чернильные тени - все это производило устрашающее впечатление и навевало печальные мысли о приближающейся смерти.
Вторая фигура - это Ватто. Однако определение «неподвижный» было не совсем справедливо в его отношении. Вокруг правой кисти южанина была повязана серая тряпица, оторванная от полы плаща. И пусть повязку наложили совсем недавно, ткань спереди, со стороны ладони, успела насквозь пропитаться кровью. Левая рука совершала ритмичные движения: пальцы сжимались и разжимались. Раны на ладони, успевшие покрыться бурой, ненадежной корочкой, вновь разверзлись. По запястью и предплечью струилась кровь, однако, превозмогая боль и слабость, Ватто ни на миг не прекращал разминки. В предстоящем деле ему понадобится вся гибкость и подвижность, на которую только способны его пальцы.
Лютто притащил целую охапку сухой травы. Ватто нахмурился:
- От такой растопки хорошего огня не будет!
- Ну и пусть! По крайней мере, эти твари не смогут выбраться наружу, - отмахнулся Лютто.
Ватто смерил брата испепеляющим взглядом:
- Они смогут пробраться сюда даже через взметнувшуюся искру, если у них на то появится причина.
Лютто уселся на землю.
- Нет. Ближе к Кейлоту. Если все пойдет, как надо, поручения будешь выполнять ты.
- Хорошо, - согласился Лютто. Если бы он заранее знал, что это будут за поручения, то трижды подумал, прежде чем давать свое согласие. Он пересел, а Ватто глубоко вздохнул и сунул левую руку в костер, так просто и легко, как любой другой человек на его месте погрузил бы ее в прохладный ручей. И если любой другой человек, оказавшийся в подобной ситуации, тут же с криком выдернул конечность обратно, а потом с болью и ужасом принялся бы созерцать расползающийся на коже ярко-красный ожог, то Ватто даже не поморщился. С его рукой, погруженной в эпицентр пламени, тоже не происходило никаких страшных изменений. Южанин разве что засучил рукав, чтобы не сжечь его во время работы, поскольку в отличие от кожи, его одежда подобными огнеупорными свойствами не обладала.