Ну конечно, думаю, ломать - не строить. Тут Этот снова сцапал мою бутылку с «Кока-колой», отхлебнул порядочно, чуть не половину, и вдруг его мордочка просветлела.
Голова у меня закружилась, последней мыслью было - никак, он и крайний двигатель вырубил? - но нет, судя по системам оповещения, крайний двигатель работал. Крайний, говорю тебе, не последний! Чтоб слова «последний» у тебя на языке вообще не было! Последний у летчика путь сам знаешь куда бывает... Но гляжу: все наши спят. Мертвецким сном спят, - не шевелятся, не храпят, только посапывают слегка. Испугался я не на шутку. А Этот сияет, будто что-то такое классное отмочил.
И вдруг в рации прорезается: «МСР 326, отвечайте! Бурзачило-Контроль на связи!»
И тогда я понял, что до этого не боялся. Ничего не боялся: ни отказавшей техники, ни темноты, ни внезапно уснувших товарищей. А вот этого диспетчера испугался, как...
Все дело в том, что каждый самолет ведут определенные диспетчеры. Наш «Мухожук», позывной МСР 326, сейчас должен был вести диспетчер одного аэропорта - Новосибирского, потом - попрощаться и передать диспетчеру другого аэропорта, и я точно знал, какого. Кемеровского. А это Бурзачило вообще не должно было появляться, его даже на карте не было! Но выбирать не приходилось.
- Бурзачило-Контроль, я МСР 326, - говорю. - Диспетчер, дорогой, у нас отказ трех двигателей, отказ систем навигации, отказ радиостанции-один... Запрашиваю аварийную посадку.
- Вас понял, - отвечает. - Сейчас мы вам полосу приготовим.
Если вы думаете, что я не сумею посадить самолет на полосу в одиночку и по визуальным ориентирам, - плохо же вы обо мне думаете. Я даже приободрился от собственного профессионализма. И тут Этот мне под руку: «Не выходи из самолета».
Ну, как это - не выходи? Мне нужен срочный ремонт. Вся команда спит. Я попытался было растолкать хотя бы командира, - какое там; не просыпается, а Этот опять: «Не буди его, хуже будет».
В общем, вышел я. К моему удивлению, самолет уже окружило несколько наземных техников; взялись чинить наши двигатели. Я заикнулся насчет приборной панели и рации, - один из техников так странно на меня посмотрел, говорит: «Все приборы у вас в порядке». Ладно, думаю, пойду хоть посмотрю, куда меня летная судьба забросила.
А порт этот, Бурзачило, пустынный совершенно, наш самолет там - единственный. Пошел я, больше любопытства ради, к летной гостинице, - опять слышу скрипение Этого: «Не выходи из аэропорта!»
- Слушай, - не выдержал я, - достал ты меня. То не делай, это не делай... Какого черта?
- Вышел из самолета - держись и возвращайся побыстрее. Выйдешь отсюда - останешься здесь навсегда.
Я пожал плечами, но под ложечкой засосало. Да, признаться, мне с самого начала было здесь не по себе. Какое-то оно было странное, это Бурзачило, не от мира сего. Вытянул шею, - смотрю, старое здание, типовая такая пятиэтажка, но полуразрушенное, верхние этажи вообще обрушились, внизу еще сохранилась вывеска «Гостиница аэропорта», но древняя - явно с советских времен. Повернулся к зданию аэропорта - оно тоже как-то не радует, не наше оно какое-то, неземное. Тут, смотрю, работник из этого здания вышел.
Мне что-то внутри подсказывает: беги, дурак! - но я остался. Дождался этого мужика. Он мне представился: диспетчер Баюнов. Точно, смотрю на бейджике: Баюнов Василий Петрович. Мы немного поговорили о нашем «Мухожуке»; я про Этого рассказывать не стал, сказал только, что три сразу двигателя отказали. Потом я сослался на то, что нужно присмотреть за ремонтом, и поспешил на «Мухожука». А Баюнов мне вслед: «С ремонтом все будет в порядке...»
Я уже понял: с ремонтом, может, и в порядке, да со мной - не в порядке, если я задержусь. Влез я на самолет, а сам сообразил: надо имена этих техников запомнить.
Имена у них разные были. То-то чуднее всего, брат: откуда в середине России такое имя, как Diego Vasques? Или James Folkner? Но я уже ничему не удивлялся.
Откуда-то снова Этот вынырнул, говорит: «Спи. Утро вечера мудренее». Я уже смирился с тем, что груз мы вовремя не доставим. Неустойка, объяснительные начальству, все дела... Поэтому устроился на самолете и задремал. Правда, выспаться мне все равно не дали: Этот ни свет ни заря меня растолкал, скрипит на ухо «рассвет близок, вылетай!»
Я и вылетел. Что мне, в первый раз, что ли?
Потом мои товарищи, смотрю, попросыпались, спрашивают: «А как двигатели? Чего? Работают? Это как так получилось? У нас же двигатели отказывали и рация!»
Я тогда, помнится, пожал плечами, ответил что-то в духе «иногда проблемы сами рассасываются».
Но самое странное случилось потом, когда заработала наша рация. У радиста глаза сами собой как выпучились!
- МСР 326, отвечайте! Говорит Новосибирск-Радар! Что происходит?