Толстяк неожиданно легко подчинился - так, дыхание жестковатое. Но, в общем, состояние удовлетворительное.
Надежда Александровна, положив фонендоскоп на стол, сполоснула руки под алюминиевым рукомойником в углу.
Заполняя амбулаторную карту, спросила:
- На что-то жалуетесь?
Он вытянул вперёд руки:
- Болят. Сильно болят!
- Где болят, и отчего, перетрудились? - Надежда Александровна вспомнила странную яму во дворе.
- Я каждый день перебрасываю семь тонн! - вдруг закричал хозяин.
Тётя Маша легонько толкнула её в спину. Надежда Александровна поняла, что лучше больше не спрашивать.
Потом она осматривала хозяйку дома - анемичность, бронхит; хромота оказалась причиной врождённого вывиха бедра, что у местных женщин не такая уж редкость.
Хозяин в это время, как был, голый по пояс, резко вышел - за спиной стукнула дверь, и затем ударилась о чахлую веранду дверь входная.
Хозяйка вдруг метнулась во вторую комнату, запнулась хромой ногой за порог, послышалось всхлипывание.
- Что с ними? - шёпотом спросила Надежда Александровна у тёти Маши.
- Пойдёмте-пойдёмте... - В голосе той вдруг проскочил... страх?
Женщины открыли дверь, ведущую на верандочку - и у их ног упало несколько комков земли. Шурка шарахнулась, ударившись боком о косяк.
Они ринулись к выходу из домишки.
Во дворе хозяин, в одних трусах, грязный, ожесточенно размахивал лопатой, откидывая землю уже от крыльца к конусу посреди своего небольшого котлована.
Испуганные медработницы и тётя Маша выскочили за ограду.
Надежда Александровна не смогла напоследок не оглянуться - и напоролась на взгляд узких глаз, остановивший её:
- Могилу себе копаю, видишь! Могилу! Каждый день семь тонн земли, видишь!!! Это вы там по сто тысяч получаете, а мне некогда - могилу рыть надо! Что смотришь так?!
Хозяин ухватил лопатой очередную порцию земли.
Тётя Маша потянула врача и медсестру за полы, и те не заставили себя просить дважды.
- Он много лет так - летом рыбачит, а как осень наступает, начинает могилу копать, - рассказывала тётя Маша, пока они по грязной тропинке шли к следующему дому. - И как у него начнётся - постепенно раздевается. Как в трусах остаётся - жена или вон я в райбольницу звоним. Увозят на сорок пять суток, потом, когда пролечат - земля уже мёрзлая, успокаивается. До весны себя спокойно ведёт - потом снова...
Шурка, кажется, была готова кинуться в истерику. Надежду Александровну саму слегка потряхивало...
- А вам так не страшно жить?
- Да нет - я вон уже привыкшая. Да они тут все почти... - Маша остановилась и, оглядевшись, точно их кто-то мог подслушать: - Они тут, как сказать - посёлок родовой, и весь род переженился. Этот вон, инвалид, сын родных своих - его мать от свёкра родила когда-то, когда муж утонул. Он сам на двоюродной сестре женат, по молодости, говорят, и родную свою... А сам инвалид с рождения, с головой у него не всё ладно. «Инвалидом» и зовём, между собой, конечно.
- Да нет... я даже не про то, «страшно-не страшно»... Тут же - Надежда Александровна попыталась подобрать слова, в висках заныло, когда вспомнила инвалида. - Тут же тоска смертная... Вот вы чем питаетесь, например?
- А как же - мне государство пенсию платит! Коза вон. Раз в неделю плавмагазин приходит - затариваюсь. Трое детей в городе, у двоих высшее, - последнее тётя Маша произнесла с гордостью. - Тоже мать не забывают.
...Они обошли с медосмотрами ещё несколько домишек, уже без тёти Маши, в одном купили даже рыбы и, уже когда вечерело, побрели к катеру.
Шурка достала сигарету - она вообще-то курила нечасто:
- Что же у него в голове?
Вечером, наевшись жареной рыбы, они все вышли подышать на палубу - отходить решили уж завтра с утра, часов с четырёх.
Сквозь серые облака проблёскивали звёздочки. Из тьмы подувал тёплый ветерок, волна тихонько плескала о борт катера.
Рыбацкий посёлок неподалёку казался необитаемым. Но вот с его стороны донёсся вначале крик женщины, и затем истошный вопль:
- Могилу себе копаю, могилу! Семь тонн земли каждый день, семь тонн! Некогда - могилу, могилууууу!
Мишка-капитан вздрогнул, отбросил «чинарик»:
- Вот ты бля - местный соловей зачирикал!
Женщины пошли в кубрик.
Светлана Зотова
Последняя битва
Тусклый свет умирающего дня сочится сквозь окна моего дома. Холодно, как мне холодно...
- Сигрид, принеси пива и шубу! - кричу я, и голос срывается на сип, а кашель сотрясает мне грудь.
Холод обступает меня, как тёмные равнодушные волны взморья. Я с шумом выдыхаю и не вижу облачка пара. Мою кровать поставили в самую тёплую часть дома, я смотрю на очаг и задорно пляшущие языки пламени, но лишь тоска гложет моё сердце... этот холод, хватит себя обманывать, Эйрик, ты знаешь, откуда этот холод. Твоя кровь уж не греет больше, и ты знаешь, что время твоё пришло...