Там - ничего. Натянут на обрыв
Цветущий мох, как лопнувшая кожа,
И время, одурев, беззубо гложет
Века и сланцы, сложенные вкривь.
Но только там, на маковке горы,
Как Джизус Крайст в благословенном Рио,
Взлечу, раскинув руки, над заливом,
И жизнь, и смерть оставив до поры.
КАМЕНЬ-НОЖНИЦЫ-БУМАГА
Камень-ножницы-бумага,
Карандаш-огонь-вода.
Руки синие от ягод,
квас из бочки у продмага.
Замуж выйдешь? - Ни-ко-гда!
Камень был насквозь дырявый:
амулет - не амулет.
Не поверила. Не зря ли?
Рос у дома клён кудрявый.
Клён остался - дома нет.
Отрезала, не померив,
из обрезков вышел змей.
Пахло красками и клеем.
Стала я бумажным змеем
на верёвочке твоей.
Вниз по лестнице. Куда ты?
Полон шкаф испитых чаш.
Календарь. У каждой даты -
галки чёрные крылаты.
Исписался карандаш.
Нет у ночи столько мрака.
Окна - мутная слюда.
Всё сожгла, а дождь оплакал.
Камень-ножницы-бумага,
Карандаш-огонь-вода...
НЕМНОЖКО ЗЯБКИХ СНОВ
Немножко сна. Немножко зябких снов.
Зовёшь уехать, шепчешь и целуешь.
Там будут горы, солнце и вино,
Обители и храмы... аллилуйя.
А у меня предчувствия болят...
Часы спешат, отсвечивая серым,
беспомощно уставив циферблат
на голый стебель розовой герберы.
Уже листва желтеет на ветвях.
Ещё чуть-чуть потеплится душа - и
я, кажется, осыплюсь, словно прах,
смешав слова до тихого шуршанья.
Зовёшь уехать... Смятая постель.
Сквозняк тепло из комнаты уносит.
Не торопи. Сейчас я просто тень,
не явь, не сон, не август и не осень.
Белеют окна проблесками дня -
мои давно намоленные складни.
Успение назавтра отзвонят,
и битых яблок полон палисадник...
ЛОВИ МЕНЯ
Лови меня на первую звезду,
на бабочку, уснувшую в подъезде,
на тёплый запах чая с чабрецом.
Я звон росы в простуженном саду,
я ниточка, сшивающая вместе
шаги и скрип состарившихся лестниц,
и день, и ночь, и сон заподлицо.
Я птиц полночных зябкий пересвист
(на ощупь звук прозрачный и ребристый -
пустой стакан на лунном пятаке).
За полем чёрной коркой запеклись
леса, леса... И, вынырнув из свиста,
тяжёлый жук утробно и басисто
взлетит, провоет, стихнет вдалеке.
Трава под ветром выдохнет: не трошшь...
Сойдутся тучи тёмными горбами.
Лови меня, как дети ловят дождь, -
губами...
ЗА ЛИХОЙ РЕКОЙ
За Лихой рекой под Аксаем
в деревнях огни угасают.
Горько мыкнет скот, разорётся кот
да зайдутся Жучка с Кусаем.
Где ржавеют падуб да ясень
и уходит бес восвояси,
хлопот крыл - и вот молит Бога кто-т
у резных церковных балясин.
Разольётся марево-морок,
из травы поднимаясь сорной...
Даже дом пустой - не пускай, постой,
на постой паломницу в чёрном.
Будет вещий сон несчастливым.
Скрипнет дверь и качнётся слива...
От крыльца в кусты - птичьих лап кресты
да вороний грай над обрывом.
А Господь один-то и знает,
что за души кружатся в стае...
По домам нишкни. Не горят огни
за Лихой рекой под Аксаем.
МЦХЕТА
В грузинских сёлах жёлто зреет осень
хурмой на тёмной зелени садов.
Приснившееся, кажется, сбылось, и
закат горяч, растрёпан и багров.
И вдалеке, в густой закатной гари,
приютом обретённого креста
чернеет на скале извечный Джвари,
эпохами прочитанный с листа.
Я здесь чужак. Но хочется остаться
средь тьмы и тьмы разбросанных камней.
Здесь ветер вяжет запахи акаций
в мудрёный узел с памятью моей.
И на меня, взошедшую озимо
среди руин и таинства апсид,
Иисус, похожий ликом на грузина,
в Светицховели с купола глядит.
ПТИЦА НА ОКНЕ
Забилось солнце в рюмку коньяка.
Октябрь себе вычёсывал бока,
линял, плешивел, крыл сырую землю.
И птица, синехвостая, как ночь,
смотрела с подоконника в окно,
где лето в лампу спряталось и дремлет.
О чём ты, птица, смотришь на меня,
мучительно подёргивая веком?..
Казалось, пошевелишься - и всё:
в печальный список будешь занесён
со всеми, кто решил оспорить время.
А время это бухало внутри,
пульсируя, вздувая пузыри,
оранжевым окрашивая темень.
Зачем ты, птица, голову склоня,
моих минут улавливаешь эхо?..
И тонкий луч тянулся ниткой, но
затихло возле ног веретено,
и тени зашептались безголосо...