В колодце плескалась вода, я кинул голыш и услышал плеск. И тут же сумасшедшая мысль: "Что если?" Ну... ты понимаешь... Я толкнул ногой тринадцатого... Он оказался тяжелее, чем можно предположить, фунтов шестьдесят или семьдесят и не поддался. Я навалился сильнее и спихнул его. Через секунду вода ответила - не думай, что я оговорился, более всего это походило на речь, - "уомп-па-уга!", из колодца дыхнуло чем-то... Помнишь, как пахнет на рыбных ярмарках? Примерно так.
Я заглянул внутрь, прямо подо мной лежал глаз. Нет, неправильно. Прямо на меня смотрел глаз. Глаз с твоей гравюры. Три створки, два зрачка. Будто чью-то голову сдавило гигантскими тисками и два глаза объединились в один.
Минуту я смотрел, как зачарованный. Может, дольше.
Следующее, что я помню: лежу на спине, голова гудит от удара о землю, а надо мной нависает милашка Невилл. Она долбанула меня прикладом в плечо.
- Вижу, вы познакомились. Вот и прекрасно. Теперь ты не сможешь сказать, что я выжила из ума.
Шишка на затылке вылезла с кулак величиной. Я встал, отряхнул брюки. Перед глазами мелькали розовощёкие ангелочки, тыкали в меня стрелами. Оглянулся на колодец, сосчитал камни. Двенадцать. Ровно двенадцать и никаких зазоров между ними.
Солнце творит страшные вещи, решил я. Ходить в такую жару без шляпы - безумие.
- А ты ещё разок загляни, - подначила старуха. - Погляжу, как тебя выручит шляпа.
Машина завелась только на следующий день. К тому моменту я многое знал о... НЁМ, о хозяйке Барренхилла и о здешних манерах.
Старуха провела со мной беседу, нечто похожее на инструктаж. С левой ноги не вставать - никогда и не при каких обстоятельствах, даже если сидишь в кресле-качалке. (Невилл предпочитала это плетёное кресло.) Нельзя надевать двух разных носков - устойчивое число разъединяется. Нельзя держать вилку в левой руке... уже не помню почему. Недопустимо чтобы линии пересекались. "Все предметы укладываются в меридианы, - говорила старуха. - Эти энергетические линии не должны пересекаться".
Тут я и вспомнил про тебя, Джейн Эвиган. Про твою теорию хороших чисел и правильных композиций.
Я размышлял, а старуха продолжала рассказывать "правила поведения в Барренхилле". Нельзя зажигать огонь с первой спички. Она должна погаснуть. Причём нельзя задувать её сознательно, она должна погаснуть сама.
Над печной трубой висел огромный амулет: круг из гнутого камыша, а в нём тысяча непересекающихся прутьев и верёвок. Невилл называла его бесконечным вращением. Когда поднимался ветер, амулет вращался и гудел.
Все эти "правила" позволяли сдерживать ЕГО. Старуха так считала.
Когда "форд" выскочил на трассу, я остановился, включил аварийную сигнализацию и высадил оставшееся пиво прямо из горла. Ощущение сказочное - словно я сбежал из племени каннибалов, когда они уже развели огонь и приготовили соус.
"Стереть на карте этот городок и забыть о его существовании! - постановил я себе. - Пропади они пропадом!" А уже через неделю опять ехал туда. Ехал и колотил себя кулаком по лбу: "Развернись! - кричал. - Развернись немедленно! Нечего тебе там делать!" Представляю, как это смотрелось со стороны.
Теперь я смог подъехать к самому дому - полнолуние миновало. Старуха спросила, привёз ли я соли и сколько у меня бутылок виски. Она употребляла только крепкий алкоголь: "Пью всё, что горит. И не градусом жиже". Спросила так, будто она ни на мгновение не сомневалась, что я приеду.
Я ответил, что виски нет, тогда она налила мне стакан мутной жидкости, сказала, что после этого Хастур меня не найдёт.
- Он видит не человека, а его разум, понимаешь? От этой настойки твой разум отделится от тела.
Так и произошло. Я поднимался на холм и смотрел на себя... как это объяснить? Стало два Роберта Гука. Один перебирал ногами и обходил мескитовые кусты, второй парил в воздухе, футах в тридцати над землёй. Приглядывал за первым Робертом и любовался окрестностями.
Пейзаж изменился. К апельсиновой красноте прибавилась изумрудная зелень - узкая яркая полоска вдоль самого горизонта. Она была... как стрела или трещина. Знаешь, так бывает, когда ткань лопается и проглядывает яркая подкладка.
Тринадцатый камень лежал на горловине, в том самом месте, где я увидел его в первый раз. Меня это озадачило.
"Или старуха озорует, или..."
Только это была чепуха. Старуха не смогла бы поднять камень такого размера, это очевидно. Откуда он тогда взялся? Всплыл? Или...
Роберт (тот, что на земле) наклонился и заглянул в колодец. Ничего. Чернота и только. Я (то есть он, нижний Роб) сел на горловину, повесил голову.
Ты знаешь, что такое покой? Я расскажу. Тишина стояла такая, что... что было слышно, как трава растёт. В городе такое бывает редко, только когда в электросети вдруг исчезает напряжение; люди на миг замирают в растерянности, оглядываются друг на друга и молчат. Через какое-то время показалось, что я объединился с Землёй. Сознание (верхний Роберт) расползлось настолько, что стало везде и нигде одновременно. И в тот же миг Хастур открыл глаза. Он меня почувствовал.