Анна Михалевская
Два сердца
Скрипнули петли ворот - будто человек застонал - резко, обречённо. Эмиль задержал дыхание. Он в Городе. И он жив. Пока.
Огляделся, выдохнул. Гулко застучали оба сердца: его родное чуть тише, чужое - по-хозяйски уверенно.
В воздухе словно молоко разлито, солнца нет. Не день, не ночь, не туман - странные белые сумерки. Насколько хватало глаз, тянулись за горизонт дороги - вились змеями, закручивались улиткиной раковиной. Между дорогами - провалы-пропасти. Эмиль подошёл к скосу, глянул вниз - дна не видать, лишь бока глинистого обрыва, облепленного полукружьями огромных гнёзд.
Налетел шквальный с присвистом ветер, рубаха прилипла к телу, надулась парусом, хлопнула. Эмиля едва не сбило с ног, и он схватился за рукоять ножа. Глупо, конечно. Разве ж спасёт кусочек стали, если Город захочет скрутить его в бараний рог?
Город был неприступен - безрассудные сгорали, не успев прикоснуться к воротам. Эмиль слишком хорошо это помнил. Лив зажглась будто изнутри - он лишь успел подумать, что никогда не видел её такой красивой, а потом одурело стоял и смотрел на кучку пепла. Всё, что осталось от Лив. На три дня он потерял себя - не понимал, что делал, с кем говорил. Когда очнулся, молча пошёл на белокаменные стены. Он должен был её найти...
Нога съехала по размокшей грязи, каблук сапога завис над обрывом.
- ...омог... х-х-хомог...
Эмиль почувствовал, как кто-то цепляется за голенище, тянет вниз, хотел было выдернуть ногу, но вдруг отчётливо услышал: «Помоги!». В хриплом призыве проскользнула знакомая нотка отчаяния.
Он ухватил испачканную в глине дрожащую руку, потянул на себя. Над кромкой обрыва показалось измождённое лицо, сбитые в колтуны пряди падали на глаза.
Ударил новый порыв ветра, повалил на дорогу. Нет, не ветер - Эмиль ощутил прикосновение птичьих перьев к лицу, тошнотворный сладковатый запах, попытался вырваться. Но когтистая лапа намертво прижала к земле. Над Эмилем нависла женская голова, закрывая молочное небо. И без того уродливое лицо женщины-птицы исказилось, она принялась рвать лапой рубаху. Коготь задел шрам, под которым билось чужое сердце, вошёл в плоть. Эмиль застонал, дёрнулся, боль молнией прошила тело.
- Не сопротивляйся. Гарлия заберёт только то, что никогда не было твоим.
Он с трудом развернул голову - незнакомец сидел рядом, смотрел на Эмиля голубыми, как небо, глазами в красных прожилках. Он забыл о гарлии, о боли, о последнем взгляде Лив, в котором смешался восторг и ужас. Эмиль узнал незнакомца. Он вытащил из пропасти своего двойника. А может, себя?
Гарлия рванула коготь, голова взорвалась вспышкой боли, и Эмиль ощутил - его больше нет... Прошла вечность, прежде чем он понял, что снова может дышать. Резкий хлопок крыльев - гарлия улетала, унося в лапах окровавленный комок: чужое сердце, которое спасало Эмиля пять лет. Он поморщился. С родным больным сердцем не протянуть и дня. Впрочем, зачем больше? Ему бы только ещё раз увидеть Лив.
Эмиль с трудом сел, уставился на окровавленную рубаху. Хм, даже день будет подарком. Он истечёт кровью гораздо быстрее.
Двойник тем временем метнулся к обрыву, рискуя снова свалиться вниз, торопливо сорвал пучок белёсой травы, растёр, смешал с комочками глины, и со знанием дела залепил кашицей рваную рану.
- Заживёт.
Эмиль недоверчиво посмотрел на грудь. Рана перестала пульсировать, обмазанные бурой глиной края быстро стягивались.
Двойник проследил за взглядом Эмиля, усмехнулся. Поднялся, зашагал по дороге вперед. Стихший до бриза ветер трепал лоскуты тряпья на его бёдрах - вот и весь небогатый наряд.
- Кто ты? - крикнул Эмиль вслед.
Двойник обернулся, нахмурил брови, будто вопрос застал его врасплох, наконец изрёк:
- Не знаю. Зови как хочешь.
Эмиль сделал пару неуверенных шагов, скривился, слабость затопила тело.
Сердце. Будешь Сердцем. Я привык к двум, мне одного мало.- Пошли, - коротко бросил Сердце, - надо успеть до прилива.
Эмиль и вправду слышал странный шум - гул шёл из пропасти. Дна по-прежнему не было видно, но Эмиль мог поклясться, что далеко внизу молочный воздух превращается в гребни волн. Он поспешил за Сердцем.
- Я ищу девушку, Лив. Она... сгорела... возле самых ворот. Скажи, ведь Город её забрал? Она не могла погибнуть. Так не бывает!
- Любимая?
Эмиль остановился. Он не думал, что какой-то вопрос может оказаться острее когтей гарлии.
- Нет, - тихо сказал Эмиль, - друг.
Сердце бросил на него испытывающий взгляд - голубые глаза горели холодным огнём, резко очерченные губы были поджаты. Вот значит, как Эмиль выглядел со стороны, когда собирался завязать отчаянный спор. Однако спора не вышло. Гул сделался громче, отчётливо слышался плеск волн о тесные берега обрывов.