Ребятишки его с детства невзлюбили почему-то - то ли от родителей наслушались баек поганых, то ли сами что чуяли, но только дразнили часто - «Деревянный» да «Буратин», били бывало, хотя он вроде и не вредил никому, не пакостил. Такой тихий весь был мальчонка, и улыбка добрая, как улыбнётся - и ребятишки замолкали, не дразнились.
Да и взрослые не шибко Тёмку жаловали - от него всю дорогу деревом будто пахло, да слухи-то эти тоже... Я вот да несколько ещё человек его и жалели - кто конфетку даст, кто по голове погладит - дитё же, а уж что там языками дураки треплют - ихнее дурацкое дело. Так вот походя, на улице увидишь, поздоровкаешься с ним - а он улыбнётся, ровно солнышко весеннее засветит. Так-то малец добрый и безобидный, а вот сторонились его многие. Ну а он привыкший уже - как подрос, и время свободное было, летом там - всё по-за деревней слонялся, то в лесу, то на кладбище часто ходил, на папкину могилу - видать всё ж скучал за отцом-то, которого и в глаза не видел. Странный ещё тогда был.
Ну, наливай опять... чего, уже нет? Лихо мы с тобой её приговорили. Мать, мать, слышишь! Сбегай за бутылкой, а? Да не пьяные мы, тут человек приехал, ваши сказки бабские собирать, уважить надо. Вот и рассказываю ему про Тёмку, Буратина нашего, помнишь? Что, сам сходишь? А маркет этот найдёшь? Ну, ладно тогда...
...Ого, аж две принёс! Лихо! Мать, да не ругайся, лучше вон ещё капустки принеси да с нами посиди.
Вот. А учился он в школе хорошо, у нас тогда десятилетка ещё была - всё грамоты давали. И за это его опять же ребятишки невзлюбили, тут дело известное, не любят тех, кто в отличниках ходит.
Как взрослее стал, к девкам давай интересы проявлять - а они его тоже всё дразнят, бывало. Одна только Наташка Ковалина, агронома дочка, ему это... как у вас по-городскому говорят... симпатизировала, ага. Ну, он всё около неё вился, и она с ним ходить давай, лет по шестнадцать им было. Да просто ходила, дружили, не подумай чего - тогда такого блядства, как сейчас, у нас не было - это вон теперь молодёжь эти, «егуары», что ли, всё жрёт, ну, такие - как брага, да грешат, как собачки, под каждым кустом. Тогда, при советской власти, спокой был насчёт этого - и старших уважали.
А потом как-то в клубе на танцах ребята его избили, такие ж ровесники его, а её застрамили - давай «деревянная невеста» дразнить. Ну, Наташка заплакала, да до дому побёгла с клуба этого дурного.
А наутро у агронома, Наташкина бати-то, весь забор дёгтем измазали да матюги написали. Тот участковому нажаловался, потом приходит к дочкину ухажёру домой, да с хрена на хрен материть давай: дескать, к моей дочке чтоб ни шагу больше, да распоследними словами всё кроет и его, и Любку, мать-то - а лето было, жара, у всех окна пораскрываны... ты чего мрачный такой стал, городской? Наливай давай, или я сам щас... На вот, полную тебе, а то аж лицом потемнел.
Ну вот, окошки пораскрываны, говорю - а на селе бабка Антонина такая была, всё вынюхивала слухи всякие да ровно сорока на всех углах потом пи***а. Вот она и рассказала, что в окошко подглядела - будто, значит, агроном орёт на Артёмку, мать-Любка плачет - а Артёмка сам весь аж чёрный стоит, ну как ты сейчас... чего, плохо, может, стало, полежишь вон в зале на диване, поспишь?
И вот, будто, Антонина брехала, у Артёмки на животе рубашка-то прорвалась, и оттудова как щупальцы какие или корни... пучком таким, говорит, метра два, выскочили - да агроному в живот, да за шею душить стали... Дальше Антонина не утерпела такое смотреть - «свят-свят-свят» закричала да бежать! Ясное дело, не поверили сплетнице про эти корни. Так что, как там на самом деле было - неизвестно, и чем Деревянный агронома убивал - тоже.
***
Короче, потом к Любке с Артёмом народ-то сбежался, как Антонина им набрехала всё это - смотрят, а Любка мёртвая лежит, сердце не выдержало, а агроном Ковалин весь, как есть, изувеченный, смотреть страшно. Артёмка же пропал, как не было - сбежал, поди, в город. И потом ещё, помню, одного из тех ребят, что Артёмку в клубе били, в тот же день нашли задушенного - тоже, видать, он постарался. А сам Тёмка исчез из села, говорю, и в каких е..нях теперь обретается, даже не знаю. Ну а Наташка, подружка его, как отца схоронили, тоже с матерью от нас куда-то подались.