Он пополз дальше, не удостоив и взглядом обагренную кровью – горячей человеческой кровью – остроконечную чешуйку. А между тем именно она и проделанная ей работа поможет Алмазному Дракону осознать, что воин-человек подобрался слишком близко к его телу.
Кейлот еще раз подтянулся, и макушка Алмазного Дракона предстала перед его глазами, ровная и гладкая, как поверхность обеденного стола. Но не совсем однородная. Справа и слева, как два огромных изогнутых конуса, из черепа ящера выходили красноватые рога, а впереди располагался тот маленький и матовый, который и привлек внимание Кейлота. Между этими тремя выростами находилась еще одна чешуйка, широкая, по очертаниям больше напоминающая неправильный пятиугольник. Приподнимаясь и опускаясь, она едва слышно поскрипывала, как дверь на несмазанных петлях. А в зазоре между черепом и свободным краем пластины мелькал розовато-серый мозг чудовища, испещренный серебристыми сосудиками. Как только Кейлот осознал увиденное, в его голове совершенно четко оформилась картина гибели Алмазного Дракона. Но едва ли не быстрее этой молниеносной догадки чешуйка вновь захлопнулась и отсекла надежду на счастливый исход предприятия.
Однако Кейлоту было достаточно и этого. Крепче ухватившись левой рукой за костистый вырост под рогом Алмазного Дракона, правой он потянулся к поясу. Ножны с мечом пришлось отстегнуть и выбросить сразу после того, как стало очевидным, что они мешают восхождению. Кейлот никогда бы не поступил подобным образом, если бы при нем не оставалось какого-либо иного оружия, кроме меча. Но сейчас к поясу были надежно пристегнуты ножны с кинжалом, бесценным подарком Ватто. Воин сжал стеклянную рукоятку, в навершии которой, подобно миниатюрной копии красной звезды Капта-Рабиан, причудливыми мириадами переливался ограненный в форме пирамиды рубин.
Но вдруг движения Алмазного Дракона, к которым Кейлот уже успел кое-как приноровиться, стали куда более осмысленными и агрессивными. Чудовище заревело, начало брыкаться, встряхивать и вертеть головой в тщетных попытках сбросить с себя человека. Кейлота мотнуло вправо, влево. Он едва не слетел с загривка Алмазного Дракона, а в следующий миг чуть не оказался раздавленным между хрустальной стеной пещеры и шеей чудовища. Острые чешуйки воротника беспощадно терзали мечущиеся из стороны в сторону ноги Кейлота. Вскоре нижние конечности оказались искромсаны до такой степени, что воин уже не ощущал, когда на коже появлялся очередной глубокий порез.
Дракон продолжал ошалело метаться по пещере, натыкаясь на стены и колонны. Казалось, он вконец обезумел. Кейлот держался из последних сил. Чудовище уже не реагировало на Самума и, казалось, совсем позабыло о его присутствии. Но Ватто не собирался так просто это оставлять. Его саламандра была еще способна на последний, завершительный маневр.
«Что ты намерен делать?» – почувствовав неладное, Лютто вцепился в правый рукав брата и рванул его на себя, пытаясь тем самым рассоединить ладони Ватто и вернуть Самума в огненный мир, из которого тот явился.
«Не мешай! Я знаю, что делаю!» – единым волевым движением Ватто вырвался из хватки брата. Его целеустремленный взгляд неотрывно следил за продвижением Самума. Саламандра перепрыгнула с потолка на стену, пробежала по ней вниз, а потом соскочила на пол. Подобравшись к Дракону, она запрыгнула на длинную когтистую лапу и вцепилась беззубым ртом в то место, которое у человека соответствовало бы щиколотке.
Дракон оглушительно взвыл от боли. Растерявшись, он на миг оставил Кейлота в покое, наклонился, открыл пасть и окатил Самума белоснежным вихревым потоком. Белое мельтешение обрушилось на саламандру, как снежная лавина. Ватто вскрикнул, отскочил назад и рывком развел руки в стороны, как будто ему в лицо запустили некий тяжелый предмет, и южанину необходимо было вовремя его поймать. Сверкающие оранжевые нити вырвались из-под кружащегося белого вихря и устремились к Ватто. Слились с его ладонями – Самум вернулся домой. Однако лицо южанина перекосило в гримасе ужасающей, агонизирующей боли. Он сжал ладони в кулаки и, отступив еще на шаг назад, уперся спиной в стену и стал медленно оседать на пол.