Лютто притащил целую охапку сухой травы. Ватто нахмурился:
– От такой растопки хорошего огня не будет!
– Ну и пусть! По крайней мере, эти твари не смогут выбраться наружу, – отмахнулся Лютто.
Ватто смерил брата испепеляющим взглядом:
– Они смогут пробраться сюда даже через взметнувшуюся искру, если у них на то появится причина.
Лютто уселся на землю.
– Нет. Ближе к Кейлоту. Если все пойдет, как надо, поручения будешь выполнять ты.
– Хорошо, – согласился Лютто. Если бы он заранее знал, что это будут за поручения, то трижды подумал, прежде чем давать свое согласие. Он пересел, а Ватто глубоко вздохнул и сунул левую руку в костер, так просто и легко, как любой другой человек на его месте погрузил бы ее в прохладный ручей. И если любой другой человек, оказавшийся в подобной ситуации, тут же с криком выдернул конечность обратно, а потом с болью и ужасом принялся бы созерцать расползающийся на коже ярко-красный ожог, то Ватто даже не поморщился. С его рукой, погруженной в эпицентр пламени, тоже не происходило никаких страшных изменений. Южанин разве что засучил рукав, чтобы не сжечь его во время работы, поскольку в отличие от кожи, его одежда подобными огнеупорными свойствами не обладала.
Лютто пристально наблюдал за манипуляциями брата. То, что он сейчас проделывал, непосвященный человек мог бы воспринять как довольно экстремальную разновидность обыкновенной пиромантии – гадания на огне. Только истинные атланты, у которых даже разведение костра носило церемониальный характер, вкладывали в это действо совершенно иное значение. Ватто намеревался разговорить вездесущих и всезнающих демонов огня, чьи имена были настолько сложны, что язык не каждого знающего человека мог их произнести. Впрочем, применение языка здесь было условием совсем необязательным к выполнению, поскольку разговор велся исключительно при помощи жестов. Каждое движение пальцев адресовало огню вопрос. Ответ приходил в виде термических покалываний, которые в сознании пироманта преображались в слова, цифры и образы. Но для того, чтобы расположить несловоохотливых демонов к беседе, нужно было как следует их задобрить. Лютто полагал, что кровь, которая по-прежнему струилась из раненных ладоней его брата, капала в огонь и зловеще шипела на раскаленных углях, являлась самой лучшей приманкой, какую только можно было придумать.
Долгое время левая кисть Ватто была сжата в кулак, потом ненадолго распрямлялась, обращая раскрытую ладонь к основанию костра, а затем снова сжималась. Язык жестов был сложен и запутан, но значение этих двух символов Лютто помнил достаточно хорошо. Во-первых, потому, что они всегда открывали сеанс общения, а во-вторых, это были самые простые конфигурации, которые без труда запоминались. Кулак обозначал приветствие, распрямленная ладонь – предложение выйти на разговор. Двести лет назад, когда Ватто проводил огненный ритуал в последний раз, дальше этих двух жестов он так и не пошел: демоны огня отказались с ним беседовать, и человек, которому атланты хотели спасти жизнь, скончался. Лютто не хотел, чтобы подобная история произошла и на этот раз, а потому вглядывался в костер едва ли не так же тщательно, как и его брат.
Кулак, ладонь, кулак, ладонь. Казалось, эта незамысловатая последовательность никогда не будет прервана каким-либо иным жестом. Между тем, время разговора было ограничено. В скором времени предстояло погасить огонь и ждать неизбежной смерти.
– Ну что? – с надеждой спросил Лютто.
Ватто не ответил, а лишь многозначительно сдвинул брови. Но буквально в ту же секунду его кисть встрепенулась и повернулась ребром, а лицо южанина сделалось еще напряженней. Лютто затаил дыхание. Дальше последовала серия быстрых и странных жестов. От одной мысли, чтобы самому повторить нечто подобное, становилось дурно.
– Ну что? – вновь повторил Лютто через некоторое время и вложил в этот вопрос нотки нетерпения.
Ватто снова не ответил. Он не отрывал глаз от костра, пальцы находились в движении. Жест сменялся жестом, пламя слабо трепыхалось над горкой стремительно исчезающего сушняка. Во время беседы с огненными демонами было строжайше запрещено подкладывать в костер новые порции хвороста.
Прошло еще пять минут. Лютто уже досиделся до того, что ему начало казаться, будто огонь и рука его брата существуют неразделимо друг от друга, словно пламя – это некая специфическая чудо-перчатка или агрессивная вторая кожа. Он встряхнул головой, прогоняя наваждение, поглядел на Кейлота. Вытащил кинжал и поднес лезвие к почерневшим губам воина. Клинок запотел, но лишь самую малость. Значит, жизнь едва теплилась в теле человека. Может, этого окажется достаточно, а может, изменения, происходящие в его организме, успели зайти настолько далеко, что смертельный финал уже являлся суровой неизбежностью.