– Очень похоже на покупку кота в мешке, – прокомментировал Лютто. – Как, впрочем, и любое условие, выдвинутое демоном ночи. Ватто, отказывайся! Ватто? – он заметил заинтересованный взгляд брата. – Ватто! Ты же не знаешь, что именно он от тебя попросит? Может, скажет убить кого-нибудь? Возможно, даже меня! Ватто!
– Фи! – скривился Медасфен. – Как низко и пошло – убить! Это не мои методы, Люцетриан, ты же знаешь! Я не прошу твоего брата ни о чем, только о маленькой посильной помощи в трудный для меня момент. Итак, Ватфейрис?
Ватто сомневался.
– Решай быстрее, атлант, – поторопил его Медасфен, указывая на восток.– Солнце вот–вот появится. Смею напомнить, что как только это произойдет, я не то что за минуту, за полдня не управлюсь! О! Смотри-ка! Капта-Рабиан! Это благоприятный знак!
– Но не сейчас,– пробормотал Лютто, с такой ненавистью глядя на мигающую рубиново-красную звезду, точно она потворствовала низменным интересам демона. Сейчас она и впрямь напоминала лукаво подмигивающий глаз чудовища.
– Так что скажешь, Ватфейрис?
– Ладно, – скрепя сердце согласился южанин. Лютто сокрушенно покачал головой. – Я согласен, – и протянул руку для того, чтобы скрепить договор рукопожатием. Медасфен протянул ему навстречу свою. Худая ладонь Ватто на несколько мгновений исчезла в огромной черной лапище чудовища.
Медасфен победоносно оскалился:
– Обойдемся без крови. Я полагаюсь на твое славное имя, Ватфейрис!
Лютто вытряхнул содержимое своего походного мешка и передал его демону. Когда черное существо исчезло, отправившись на выполнение поручения, Ватто словил на себе подозрительный взгляд брата.
– У меня не было другого выбора, Лютто, ты же знаешь, – попытался оправдаться он.
– Дать обещание демону ночи – это то же самое, что и продать душу его черному папаше. Ливрас ценит такие подарки.
– Клянусь тебе, Лют, я не позволю Медасфену втянуть меня в какое–то сомнительное предприятие. Если он задумает нечто ужасное, я сделаю все, чтобы воспрепятствовать этому.
– На Атлантисе, однако, ты не был таким сговорчивым.
– На Атлантисе все было по–другому, – покачал головой Ватто.
– Да, – не отступал брат, – тогда мне приходилось уговаривать тебя.
Тяжелым взглядом Лютто уставился на пламенеющую линию горизонта. С каждой прошедшей секундой краски в той части неба сгущались, одни исчезали, а на смену им приходили новые, более яркие и более свежие, как лепестки постепенно распускающегося цветка. Долина Тана, простершаяся внизу, погрузилась в непроглядную тьму, в то время как вершина Хрустальной Горы засверкала насыщенным пурпуром. Лютто напряженно вглядывался в тонкую полосу, разделяющую иссиня-черную и розовато-алую половины мира. С минуты на минуту там должен был показаться край пламенеющего солнечного диска.
Лютто раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он всем сердцем желал, чтобы восход застал Медасфена в одном из темных коридоров, которые располагались в недрах горы. С другой – не мог не понимать, что подобный исход поставит жирную черную точку на дальнейшей жизни Кейлота. Они провели с ним не так много времени, как с иными своими знакомцами. Два месяца – слишком малый срок, чтобы досконально изучить смертного. С Ляо Пеном, к примеру, атланты водили дружбу не менее тридцати лет, и все равно до конца не постигли его истинную натуру. Однако в случае с Кейлотом этого оказалось достаточно, чтобы не желать больше с ним расставаться.
За полминуты до восхода солнца, в круге света от костра появилась гигантская фигура Демона Ночи. Лютто поймал себя на том, что облегченно переводит дыхание. Чудовище швырнуло к ногам братьев мешок, под завязку наполненный алмазным песком, и, пошатываясь, побрело прочь. Былая ловкость, могущество и самоуверенность улетучивались на глазах, превращаясь в немощность и усталость. Широкая спина все больше сгибалась под тяжестью непропорционально длинных рук. Голову тянули книзу тяжелые рога. Ноги заплетались. Демон Ночи несколько раз споткнулся, а однажды даже упал, но, тем не менее, быстро поднялся на ноги и зашагал дальше. Густая шерсть начала дымиться. А вскоре вся фигура Демона Ночи подернулась рябью, как отражение на поверхности неспокойной реки. Затем его образ сделался туманным, а потом легкое дуновение ветра унесло прочь черную желтоглазую тень, оставив исхудавшее слабое тело Медасфена, похожее на скелет, изъятый из тела. Обессиленный он тут же повалился на землю и забылся коротким тревожным сном, как человек, переживший приступ падучей.