Жидкое пламя разлилось по искусственной руке, соединяя разрозненные алмазные частицы. Через секунду сияние поблекло, и Лютто счел возможным вновь открыть глаза. Представшее зрелище, безусловно, заслуживало искреннего восхищения: алмазная рука была практически готова. Она лежала у Ватто на ладонях и производила впечатление единого целого. На алмазной коже трепетали радужные отблески, из-за чего казалось, что длинные пальцы совершают первые неуверенные движения с целью прощупать незнакомый окружающий мир. Но, естественно, это был чистейший обман зрения, поскольку конечность станет двигаться только в том случае, когда этого захочет ее будущий хозяин, и только после того, как она станет полноправной частью его тела. Ватто присоединил руку к правому локтю Кейлота и держал ее до тех пор, пока излучаемый ею свет окончательно не погас, а кровотечение не остановилось. Потом неуверенно разжал пальцы, готовый, впрочем, тут же подхватить конструкцию, если она вдруг отпадет. Но в этом уже не было необходимости. Рука надежно встала на свое место.
Лютто облегченно вздохнул, радуясь сразу по двум причинам. Первая, это то, что искусственная рука пришлась Кейлоту впору. С размерами они явно не прогадали. Затруднение составлял лишь цвет кожи – у алмазной руки он был бледно-голубой. Вторая причина – у Ватто на руках снова было по пять пальцев, увенчанных обыкновенными человеческими ногтями.
Некоторое время они сидели молча. Даже Медасфен выбрался из укрытия и подобрался поближе к лагерю, чтобы лицезреть все изменения, происходящие с Кейлотом. Лютто хотел было прогнать его, и даже положил ладонь на увенчанную сапфиром рукоять кинжала, но потом передумал. Он все-таки достал оружие – и ему понравился эффект, который произвело это движение на Медасфена – но лишь для того, чтобы приложить лезвие к губам воина.
– Ну что? – спросил на этот раз Ватто.
Лютто поднес кинжал к глазам.
– Три четверти часа уже прошло? – спросил он.
– По-моему, да, - ответил его брат, для точности сверяясь с поднимающимся из-за горизонта солнцем.
– Тогда мы выиграли, – просиял Лютто. – Он жив!
***
Кейлот открыл глаза на четвертые сутки после сражения с Алмазным Драконом. Он мог проснуться гораздо раньше, ощущал настоятельную готовность это сделать, чувствовал, как его сознание, подобно пузырьку воздуха, поднимается на поверхность сквозь толщу мутной воды беспамятства. Даже видел тусклый свет, пробивающийся к нему сквозь закрытые веки, как рука, протянутая утопающему. Но всякий раз его что-то останавливало. Поражающая слабость тела, отяжелевшие веки, даже мысли, казалось, имели свой немалый вес и носились в голове, как стрелы с утяжеленными наконечниками. Кейлот понимал, что должен успеть вынырнуть и глотнуть свежего воздуха, но всякий раз неизвестно откуда берущаяся, сокрушительная волна вновь и вновь уносила его в глубины подсознания. Иногда он явственно ощущал запах дыма (воин не мог идентифицировать подобный аромат, но подозревал, что он ему уже давно знаком), чувствовал, как склонившаяся и раскачиваемая ветром травинка щекочет ему щеку, понимал требовательную необходимость убрать ее со своего лица, но не имел возможности это сделать.
И вот, наконец, на исходе четвертого дня сознание прояснилось и заняло отведенную ему позицию, как вывихнутый сустав, который после вправления возвращается в первоначальное положение. Кейлот открыл глаза. Над долиной Тана стремительно сгущались сумерки, но даже такой тусклый свет больно полоснул по глазам, успевшим привыкнуть к темноте. Калейдоскоп красок, изумительный и чарующий в разнообразии цветов и оттенков, пришел на смену всепоглощающей серости. Кейлот никогда не видел ничего подобного, даже в детстве. Следующей волной на него навалилось многообразие запахов и звуков. Потрескивание костра и запах дыма, шелест листвы и аромат травы, пение цикад и запах хвои. Так много удивительного было в этом мире… Но куда больше радовало то, что любому явлению и образу его мозг тут же отыскивал подходящее название.
Когда первые ощущения чуть притупились, Кейлот не без труда приподнял голову и огляделся. В паре ярдов потрескивал костер. Неподалеку от него расположился Лютто. На камне перед ним лежала тушка зайца, но южанин не спешил приступать к его потрошению. Вместо этого он задумчиво подбрасывал в руке кинжал и наблюдал за тем, какие замысловатые кульбиты выделывало в воздухе поблескивающее изогнутое лезвие. Казалось, захватывающее кружение стали прельщало южанина гораздо больше, чем готовка пищи и последующее ее употребление.