— Тоже нету.
— Вот тогда и морозь зад в сугробе!
Мужик сплюнул сердито и вроде бы собрался уходить, чем не на шутку встревожил Ивана. Мигом вскочив на ноги, он, замерзшими пальцами рванув замок кейса, протянул вторую бутылку «Camus» и початую пачку «Winston».
— У меня вот, коньяк есть! — взмолился молодой человек. — И сигареты!
Мужик остановился, принял то и другое, оглядел, прищурившись, и лихо свернув пробку, одним глотком выпил сразу полбутылки. Даже не поморщился. Облизнулся только.
— Ничего квасок, — одобрил он. — Пахучий.
Сунув бутылку за пазуху и вытащив оттуда же трубку, незнакомец набил её табаком из двух выпотрошенных сигарет. Иван ошалело глядел, как тот прикуривает... запалив трут огнивом.
Когда густой дым рассеялся в морозном воздухе, мужик длинно сплюнул и скорчил недовольную мину.
— Дрянной у тебя, Ваня, табачок. Ну да, у нас тут с махоркою-то прям беда. Так что, стал быть, сойдет. Ладно, выворачивай наизнанку свою шанелку да обувку с одной ноги на другую перекинь.
— Зачем?! — растерялся Иван.
— Затем, что положено так.
Иван ни в коем случае не считал себя знатоком русского фольклора, однако теперь смутно припомнил, что прежде слыхал когда-то о такой примете.
Решив не перечить чудаковатому незнакомцу, он сделал, как тот велел, и хоть чувствовал себя донельзя глупо, ни возмущаться, ни ворчать не стал. В конце концов — наплевать. Лишь бы выбраться из проклятущего леса!
Мужик, окинув взглядом Ивана, кивнул довольно, улыбнулся щербато да желтозубо, и поманив его пальцем, шагнул на утоптанную стёжку.
Переобутые туфли нещадно жали, но, несмотря на это, идти вслед за бородатым мужиком оказалось неожиданно легко. Ноги больше не проваливались в снег, да и сама тропинка отчего-то перестала петлять меж деревьев, став вдруг прямою, как авеню.
На ходу Иван быстро согрелся. Перспектива сгинуть в лесу, вроде бы, уже не угрожала, и оттого, должно быть, вернулась способность нормально соображать.
— Простите, — окликнул он мужика, — а как вас зовут?
— Не прощу, — отозвался тот, не замедляя хода и не оборачиваясь. — Чего ты меня всё на «вы» кличешь? Я тута один, не считая тебя.
«Тыкать» незнакомцу, который, к тому же, явно старше, было немного неловко, однако раз уж ему так комфортнее, то почему бы и нет. Тем более, кто знает, какие нравы в этой глухомани.
— Ну, хорошо, — согласился Иван. — Как тебя зовут?
— То-то. А, звать меня можешь... да, хоть бы, Ерофеем Фомичом.
Имя-отчество звучали патриархально, однако после огнива удивления уже не вызывали.
Попытавшись поравняться со своим провожатым, Иван прибавил шаг. Тщетно. Только запыхался. Мужичок шел вроде бы и не быстро, но догнать его никак почему-то не выходило.
— Ерофей Фомич! — оставив попытки, вновь окликнул его Иван. — А вот ты про немцев говорил.
— Про кого?
— Ну, про германцев.
— Говорил, — не стал отрицать Ерофей Фомич.
— А, это что же, те германцы, которые здесь во время войны были?
— Они самые.
— Как же так? — Иван и не пытался скрыть сомнения в голосе. — Ты что же войну помнишь? Она же закончилась давно, а ты говоришь, что они тут недавно ходили.
— Хм... — мужичок, кажись, призадумался. — А, когда война-то закончилась?
Молодой человек аж присвистнул.
— Так, уж лет семьдесят как!
— Тьфу ты! — обернулся через плечо Ерофей Фомич. — И чего ты мне голову морочишь? Недавно и есть.
Иван сразу не нашёлся что ответить, а потом уже не успел — неожиданно тропа вывела их из лесу... на злосчастную поляну.
Он едва не взвыл от досады! Впрочем, в следующую минуту, приглядевшись, понял что ошибся.
Низкое зимнее солнце не успело ещё выглянуть из-за елей, однако предрассветная серость уже позволяла сносно разглядеть окружающую действительность.
Поляна и впрямь походила на прежнюю, но все же, ею не была. Стёжка теперь не обрывалась больше на опушке, а вела дальше через снежную целину и упиралась в приземистый неказистый домишко, что приютился с другого края.
Ерофей Фомич всё так же резво засеменил по тропинке, и молодой человек поспешил следом.
Близость жилья придавала сил, однако с каждым шагом Ивана всё более одолевала тревога. То, что он издали принял за небольшой дом, при ближайшем рассмотрении таковым не являлся. Да что там — дом! Даже определения вроде «хибара», «халупа» или «лачуга» были к нему едва ли применимы. Землянка, разве что.
Строение располагалось к лесу задом, к Ивану передом, и перед этот представлял из себя фасад из неотёсанных брёвен высотою, возможно, чуть более метра. Двускатная крыша, застеленная древесною корой, обоими краями упиралась в землю, расчищенную, впрочем, от снега. Пожалуй, лишь это обстоятельство да ещё дым из каменной трубы позволяли рассматривать убогое сооружение, как жилище. Ну, или, по крайней мере, как обитаемое место.