Дыхание перехватило, но пугаться нельзя. Последнее это дело – паника в лесу, да ещё в таком враждебном.
Обратилась я к лесовику: «Почто, мол, блудишь?», к берегине-сестрице – с просьбой не оставить заботою своею. Но глухо в лесу, птицы умолкли, даже эха не слышно. Только шелест воды дождевой по ветвям–лапам деревьев и жадное чавканье размытой почвы под ногами.
Когда в лес заходила, приметила я, с какой стороны солнышко было. А толку-то? Тучи чёрные низко над деревьями плывут – не определить, в какую сторону податься. Да и задержалась я сегодня – скоро вечереть начнёт.
Скоро? Да уже сумерки подбираются! От воды стоячей туман подниматься начал. Со всех сторон сумрак накатывает, только над головой, как из колодца, тучи виднеются. Но скоро и их скроет из виду. И наступит полный мрак. Вместе с ним в душе рождается страх. Лишиться двух из пяти чувств – зрения (ибо тьма вокруг) и слуха (ибо тишина адская), – оставшись при полном осязании (паутина скользнёт по лицу), – не знаю худших ощущений. Ноги немеют от ужаса, спотыкаюсь даже там, где ни кочки, ни палки. Надо взять себя в руки.
Не к добру стали вспоминаться недавние местные новости.
Молодой человек, двадцати четырёх лет, заблудился в лесу. Нашли труп – признали суицид.
Женщина ушла в лес четырнадцатого августа, спохватились только тридцатого, когда не вышла на работу. Так и не нашли ещё.
Гость из Питера ушёл в лес рядом с городом – ищут с собаками.
Тётушка пошла за грибами. Ищут. Уже около месяца.
Раньше такого не было. Нет, ну, были потеряшки, конечно, не без этого. Это же Лес. Он должен свою репутацию поддерживать. Но вот чтобы так массово! Да и чтобы я заблудилась?
В тумане справа мелькнула тень. Сердце зашлось от паники, ибо двигалась та тень совершенно бесшумно. Что это?
Нет, я знаю, что в этом лесу живность водится. Дорогу перед машиной лиса перебегала. Щены мои зайцев на меня регулярно выгоняют. Медвежьи следы тоже неоднократно встречались. И не только следы. В прошлом году мои собаки полтора часа от малинника медведя гнали, заполошно заходясь лаем. Я всё понять не могла, что на них нашло. Муж потом сказал, что метрах в пятидесяти от того места, где я была, кучку свеженькую парящую медвежьих экскрементов видел. Мне не говорил, боялся напугать. Лосей тоже видели. Это, конечно, замечательно: природа, живность и всё такое. Но не тогда, когда стоишь посреди чащи безо всяких идей, как выбраться.
Так, отвлеклась я что-то. Ах, да! Тень… Что же это такое было? Нет, не стоит о ней думать, иначе запах страха привлечёт ко мне беду.
Что же делать? Для начала проведена инвентаризация содержимого карманов на предмет полезности. В наличии: зажигалка, нож (грибной, правда, но острый), дождевик (как здорово, что я его напялила!), ведёрко с черникой и телефон (собственно, бесполезная вещь, ибо сети нет, но как фонарик может работать). Точно! Фонарик же! Слабенький, но тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.
Пока таким образом рассуждала, заметила опять мелькнувшую тень. Уже слева. Да что ж это такое-то? Окружают, сволочи, что ли? Ярюсь и сама понимаю, как глупо себя веду. Перед кем храбрюсь-то? Ужас тяжёлым комком ворочается в животе, подкатывая к горлу, чтобы вырваться то ли криком звериным отчаянным, то ли содержимым желудка.
Понимаю, что остаются последние более-менее светлые минутки, когда хоть что-то могу видеть. Надо искать место для ночёвки. С трудом пытаюсь начать двигаться, поскольку дождевик невероятным образом зацепился за сухую ель, а ноги почти до верха сапог находятся в воде. Да ещё и холодно: не лето уже. Заморозки обещали. А тени вокруг мелькают всё чаще. Или это уже у меня глюки пошли?
Стоять нельзя, надо куда-то бежать, но сдвинуться с места не могу. Сковало всю, даже глаза хочется закрыть. Нельзя! Слышишь, тряпка?! Нельзя! Пошла вперёд!
С хлюпаньем вытаскиваю ногу из жижи. Шаг. Второй. Третий. Дождевик опять цепляется за что-то. Где-то сбоку слышен щелчок. Так обычно ветка хрустит, когда на неё всей массой встаёшь. Но звук не под моей ногой. Кто там? Рот открыт в немом крике, чудится чьё-то нервное дыхание. Это же я так дышу! Ещё хруст, щелчок. Побежала сломя голову через бурелом, через туман, ватным одеялом окутывающий, через промоины болотные.
Бегу и кричу. Сначала шёпотом, потом что есть мочи голосом сорванным: «Отпусти, выведи, лесовичок! Я ж тебе ничего не должна, не обещала!». Попадаю ногой в кочку обманную, проваливаюсь чуть не до пояса. Из глаз ливнем слёзы по щекам, смешиваются с дождём. Уже реву, как дитё малое, испуганное бабайкой мохнатой в углу знакомой комнаты. Ужом верчусь, пытаюсь выволочься на твёрдое место. Но опоры под ногами нет и зацепиться не за что. Почва болотистая под руками продавливается, руки уже по локоть мокрые. Паника не отступает, очередная попытка схватиться за что-нибудь – вот, вроде бы пальцем палку какую-то задела. Фу, какая она неприятная – холодная да скользкая, но это шанс выбраться. Может быть, ветка? Дотянуться бы до неё, чтобы всей ладонью обхватить и опереться. Но что это? Палка ускользает, вокруг пальцев скользит что-то неприятное, обвивает, под кулаком, судорожно сжавшимся, шевелится. Не дай Боже, змеи! Помнится мне, дед рассказывал, что гадюки живородящие в конце августа – начале сентября разрождаются-размножаются. Этого ещё не хватало! Страх и усугубившаяся паника придали мне сил и ловкости, я кручусь всем телом, стараясь обползти клубок новорождённых гадов, вытаскиваю себя на твёрдую кочку и, как лось, бегу от проклятого места.