Удар по машине сзади: что-то всей массой обрушилось на багажник. Взвизгиваю, за доли секунды завожу машину (и не спрашивайте меня, как я попала ключом в замок зажигания, я просто не помню!), снимаюсь с ручника и с резким звуком пробуксовки, на полном газу, срываюсь с места.
Ощущение, что что-то держит машину сзади. Упорно жму на газ, и после удара о кузов позади что-то падает. Врубаю дальний свет, чтобы не вывернуть в канаву, больно уж дорога извилистая, как я помню. Но сил посмотреть назад, в зеркало заднего вида, не нахожу. Наоборот, очень хочется зажмуриться, но нельзя – с дороги съеду и тогда точно пропаду.
Несколько километров проезжаю на бешеной скорости на автопилоте и только потом позволяю себе замедлиться и понимаю, что всё закончилось – я выбралась.
***
Я не знаю, что это было. Да, наверное, и не хочу этого знать. Только вот думаю: впереди выходные, у меня ещё брусники на зиму не собрано, а то место уж слишком ягодное. Надо будет найти себе компаньона. Кого бы позвать?
Да, а ту тётушку, что заплутала давненько, нашли, то есть она сама, в полубезумном состоянии, мыча что-то неразборчивое, вышла к деревне, вся еловыми ветками обвешанная. Греться так пыталась, что ли?
Евгения Дорина
Приманка
Эту невероятную и ужасающую историю поведал мне случайный попутчик дешевого второго класса поезда Эдинбург-Лондон. Я тогда был начинающим молодым журналистом воскресного лондонского журнала и рыскал повсюду в поисках сенсаций, способных прославить мое имя. Из Шотландии я возвращался после бесплодных попыток увидеть и сфотографировать знаменитую Несси, охота за которой съела практически все мои трехлетние сбережения. Немного побродив по кладбищу Уорристон, настроившему мои мысли на лирический лад, я махнул рукой на неудачу и решил вернуться домой. В глубине души я уже смирился с участью автора мерзких фельетонов на бытовую тему, а иногда, если повезет, то и веселых историй для всей семьи. Однако судьба в очередной раз преподнесла мне неожиданный сюрприз.
Итак, я сел в поезд и начал пробегать глазами местную полпенсовую газету, с поддельным снисхождением и скрытой завистью оценивая творения моих собратьев по перу. Я был уверен, что мог бы писать не хуже, имей я в распоряжении интересную и свежую тему. Эти мысли снова вернули мое дурное настроение, и я, отшвырнув газету, раздраженно взглянул на нового пассажира, только что вошедшего в купе.
Это был пожилой мужчина, при первом же взгляде на которого создавалось впечатление, что в его прошлом таилось нечто настолько жуткое, что он так и не сумел оправиться. Опущенные плечи, слегка дрожащие руки и особенно темные круги вокруг потухших глаз говорили о хроническом нервном расстройстве. Повесив на крючок поношенные пальто и шляпу, он уселся к окну и какое-то время просто молчал. Я тоже не обращал на него особого внимания, поскольку снова принялся терзать себя газетой. По-видимому, я, как многие молодые люди, выражал свои эмоции чересчур явно, потому что попутчик сначала удивленно смотрел на меня, а затем неожиданно спросил:
– Простите, вы случайно не журналист?
Несколько удивленный, я ответил:
– Как вы догадались? И почему это вас интересует?
– Простите, мне бы не хотелось причинить вам неудобство. Просто я заметил, с каким выражением вы читаете эту газету, и подумал, что вы можете быть одним из авторов статей. В свое время мне пришлось несколько раз давать интервью, поэтому, наверно, я сумел распознать журналиста и в вас.
– Я не стыжусь своей профессии! – резковато ответил я. Мне начинал надоедать мой спутник, казавшийся обычным скучным служащим, вдруг углядевшим возможность хоть на минуту выбраться из рутины. – Но вы так и не сказали, какое у вас ко мне дело!
– Ради бога, не сердитесь, – вздохнув, проговорил мужчина. – Возможно, вас не заинтересует то, что мне хотелось бы рассказать, но я должен это сделать. Поверьте, вы меня крайне обяжете, выслушав мою историю. Нет, вы меня не так поняли! – воскликнул он, заметив, что я с раздражением отвернулся. – Я не собираюсь пичкать вас нелепыми слухами про соседей, свою жену или собаку. Дело в том, что... я чувствую, как ужас, преследующий меня на протяжении тридцати лет, постепенно сводит меня в могилу. И я боюсь, что уйду, так и не рассказав миру правду о трагедии, случившейся с моими друзьями. Они потеряли свои жизни, а я... я тоже умер. Я отсидел в тюрьме двадцать пять лет за преступление, которого не совершал, и вышел оттуда, одряхлев морально и физически. И вы, возможно, мой последний шанс все-таки доказать свою невиновность и пролить свет на событие, произошедшее тридцать лет назад.