«Дорогая моя! Как же я счастлива! Аркадий такой замечательный и внимательный. Своих детей нет, так он привязался к Саше. И Сашенька признателен Аркаше, что я не одна…
У нас есть небольшой домик в деревне. Никаких грядок – только цветы. Как приятно они благоухают после дождя! Аркаша сам занимается ими. Я там только отдыхаю.
Милая моя! Все-таки счастье есть! Как жаль, что мамочка и Мишенька не дожили до этого дня…
В этом году юбилей отметили в ресторане. Аркаша сказал, что очень любит, как я готовлю, но хочет в такой праздник освободить меня от плиты. Глупенький, мне нравится готовить для него!
Жалко, что Сашенька не смог прилететь, у него учения, в отпуск не отпустили…
Не грусти, дорогая, и не забудь рассказать, как живется в семьдесят».
«Не грусти! Легко сказать», – подумала Елизавета Петровна, аккуратно складывая письма в шкатулочку. Затем закрыла ее и нежно провела рукой по ровным швам, соединяющим цветные открытки. «Мне тогда было почти десять, – вспомнила женщина. – Мамочка сидела рядом и подбадривала меня, хвалила, как ровненько я кладу стежки…»
Затем задумалась, покачала головой и сказала вслух: «Нет, напишу! Кто знает, может, еще удастся прочитать…»
Она взяла лист бумаги для печати и аккуратно написала:
«Дорогая моя Елизавета!
Вот мне и семьдесят. Только недавно ушли гости. Очень грустно, что сегодня уже не было Машеньки и Ирочки, Ниночка не смогла прийти – вот уже год, как она не встает с кровати…
Сашенька, единственный сыночек, погиб на тех учениях: увел самолет подальше от города, чтобы люди не пострадали… Родной мой, как я живу без тебя все эти годы? Даже внучков мне не оставил.
И Аркашенька мой умер два годика назад. Как он, сердечный, мучился! Когда же придумают лекарство от рака? Только обещают, а ничего не делают. Люди умирают, подруги уходят…
Семьдесят! А что я видела за эти годы? Только и было несколько годочков счастливых. Все работала и работала, как бедная моя мамочка…
Только с Аркашей и пожила-то я в достатке!
Не знаю, милая, доживешь ли до восьмидесяти. Да и нужно ли доживать? Что делать старухе одной, без родных? Говорят, что в Доме престарелых неплохо. Вот предлагают переселиться…»
Елизавета Петровна заплакала. Затем вытерла слезы, взяла чистый конверт и написала: «Елизавете Петровне Мглинской. Прочитать 11 февраля 2026 года». Подумала и сделала приписку: «… если доживет. Больше никому не открывать!»
Положив последнее письмо в самодельную шкатулочку, любовно обернула ее льняным полотенцем и спрятала в шкафу.
«Вещи буду собирать завтра! Не нужно восьмидесятилетней Лизоньке знать, что по доброй воле отправляюсь в Дом престарелых. Может, она об этом уже и не узнает…» – решила Елизавета Петровна, выключая свет в гостиной.
***
– Смотрите, а в шкатулочке-то есть запечатанное письмо, – произнесла молоденькая медсестричка, разбирая вещи умершей старушки.
– Не тронь: оно не тебе адресовано, – оборвала ее пожилая санитарка. – Хорошая женщина была, светлая… А вот никто не навещал.
– И всего-то полгода не дожила до восьмидесяти, - грустно сказала молоденькая.
– Ладно, давай скорее убирать все, завтра новая жиличка будет.
– Хорошо бы, чтобы такая же тихая, – добавила молодая.
– Хорошо бы…
Шкатулку, сшитую детскими Лизиными ручками под руководством мамы, санитарка отправила в большой пакет, куда уже были собраны оставшиеся после Елизаветы Петровны Мглинской вещи. Старушка так и не узнала, что по собственной воле переехала в Дом престарелых, потому что память покинула ее сразу после переселения. Елизавета Петровна никому не доставляла неудобств, была тиха, приветлива, только часто, произнося имена: Мишенька, Коля, Сашенька, – плакала и звала мамочку.
На следующий день в палате поселилась новая старушка, и уже никто никогда не вспоминал о Елизавете Петровне Мглинской.
Екатерина Болонева
Город на Луне
«Я знаю, ты сейчас на Луне. В белом городе, что в кратере Д’Аламбер. В городе, где все дома из белого песчаника, а фонари – из лунного камня. Где сине-чернильные ночи и сумеречно-голубые дни. Где на тебе твои джинсы, белый свитер и красная куртка, где тебе десять лет.
Ты бродишь по улицам и часами сидишь в кафе, уплетая пирожные с молочными коктейлями, в ожидании, когда тебе подадут вазочку мороженого со вкусом лунных персиков (там они намного слаще и нежней, чем на Земле). Ты любишь наблюдать за мотыльками, что прилетают к фонарям, переливаясь жёлто-голубым в их свете, и поднимаешься на крыши лунных высоток, чтобы пересчитать любимые звёзды. Ты любишь их все, и давно, наверное, знаешь всех по именам.