На Луне так много всего: аттракционы, театры и парки с серебристыми тополями и белой черёмухой, и библиотека. Помнишь, я рассказывал тебе про лунную библиотеку, в которой собраны сказки со всего света (и, возможно, не только с нашей планеты)?
Там у всех есть дома с гостиными, кухнями и даже спальнями, хотя на Луне никто и никогда не спит. Но ты бываешь там очень редко, потому что из окон твоего дома не видно Землю.
Я знаю, тебе одиноко. Мы с мамой обещали прийти туда к тебе, и, ожидая нас, ты наверняка успела побывать на всех улицах и крышах, во всех кафе и парках и, наверное, прочитала все книги из той библиотеки. Я бы хотел сказать, что мы скоро увидимся, но я не знаю, когда это произойдёт, и сможем ли мы с мамой когда-нибудь попасть к тебе на Луну…»
Меня разбудил врач. С трудом поднявшись с составленных вместе стульев, я посмотрел в его уставшее и осунувшееся лицо. Шея и спина ныли от неудобной позы. Мозг от страха и недосыпания не хотел воспринимать окружающую действительность. Где-то за поворотом коридора слышались сдавленные женские рыдания. Краем сознания я узнал голос своей жены, но никак не мог понять, почему она плачет, как и не мог заставить себя туда пойти. Пока страх не назван, его не существует. Пока мне не скажут, что это конец, я не допущу об этом даже мысли, вопреки любой логике и здравому смыслу, и больше всего мне хотелось, чтобы врач сейчас промолчал, но он всё же сказал:
– Мы ничего не можем сделать, простите…
Сердце пропустило несколько ударов.
– Сколько ей осталось? – хочется выть, но я ещё не пришёл в себя и потому могу говорить спокойно.
– Несколько часов. От силы сутки.
Отвернувшись от врача, я пошёл на голос жены. Сзади донеслось:
– Мне жаль…
Да. Но это уже не поможет – ни мне, ни жене, ни дочери.
Я должен был успокоить жену, я знаю, что должен был. Но вместо этого я прошёл мимо неё. Она должна была рыдать на моём плече, однако я уже поворачивал ручку двери в палату.
Там, в отличие от коридора, ярко горел свет, отчего казалось, что за окном уже совсем темно. Белые стены, белый пол, белая койка. Так много белого, что комната казалась пустой, и в первый момент я испугался, но она была здесь. Мой ангелочек.
Страшная худоба и бледность делали её одним целым с этой белой комнатой. Только голубые глаза оставались по-прежнему живыми и очень серьёзными. Слишком серьёзными для её десяти лет.
– Папа, – она слабо улыбнулась бледными губами. – Что случилось с мамой? Почему она плачет? Со мной что-то не так?
Вот сейчас. Сейчас. Надо говорить, а язык примёрз к нёбу.
– Понимаешь, Солнышко, – чёрт, голос дрожит, – здесь врачи тебе помочь не могут и… и тебе придётся уехать… без нас с мамой… – что я говорю?
– А куда?
– На… на… – да говори ты уже! – На Луну…
– На Луну?
– Да. Знаешь, на Луне есть город в кратере Д’Аламбер – помнишь, мы его видели на карте Луны? Тебе придётся пожить там одной, пока мы с мамой к тебе не приедем.
– А что я буду там делать?
– О, на Луне есть множество всего…
«Да, да, пусть это будет так. Пока есть город на Луне, рядом с тобой не будет смерти. Пусть всего несколько часов – но мы оба будем в него верить…»
Мне двадцать восемь лет, но я выгляжу на десять. Попадая на Луну, люди не стареют.
Правда, здесь оказываются далеко не все, а только те, кого здесь ждут, или кому нужно дождаться кого-то на Луне.
Мой дом – весь лунный город. Я знаю все улицы, дома и фонари – по цвету, запаху и именам, ведь одинаково белыми они кажутся лишь на первый взгляд.
Я знаю, что вы с мамой ещё не скоро здесь появитесь, но всё равно брожу по улицам, надеясь вас увидеть, и каждый день наблюдаю, как над городом проплывает Земля.
Знаешь, папа, я тогда знала, что умираю. Потому что ты плакал. Потому что городов на Луне не бывает. Но оказалось, что мы с тобой ошибались. И когда вы окажетесь здесь, я покажу вам все парки и любимые кафе, закажу нам всем мороженое со вкусом лунных персиков – уверена, оно понравится маме. Я расскажу вам обо всех созвездиях неба и перескажу все сказки мира, что успела прочесть.
Вы только живите и не торопитесь умирать. Я вас подожду.
Санди Зырянова
Царица-лягушка
Электричка укатила в затуманенную даль, оставив единственного пассажира на полустанке.
Полустанок этот давно пришел в упадок – ступеньки пораскрошились, навес прохудился, да и не было на нем никого. Даже собак.