Конечно же, Оскар Дресслер в своей книге о деятельности Интерпола в годы войны не упоминает об этом ни словом. «С его гибелью МККП понесла очень тяжелую утрату, — пишет он, макая перо в патоку. — Потому что вместе с ним ушел из рядов Комиссии человек, который в сравнительно короткое время овладел искусством быть президентом, позволил понять, каким могучим стимулом он был для нашей международной организации…
Имя президента навсегда будет внесено в Золотую книгу Комиссии».
Гиммлер не сразу назвал имя преемника Гейдриха. Некоторое время Артур Небе исполнял обязанности президента Комиссии, а Гиммлер взял на себя управление РСХА.
Позже, в январе 1943 года, главой Имперской службы безопасности и СД и также руководителем РСХА был назначен шеф австрийской полиции, старый нацист Эрнст Кальтенбруннер, таким образом автоматически ставший президентом Комиссии. Кальтенбруннер был высок, почти 7 футов роста, со шрамом на щеке, длинные руки придавали ему сходство с гориллой. Свою работу он любил, поэтому часто разъезжал по лагерям, нередко присутствовал при массовых казнях, во время которых смеялся и шутил с охраной.
Но Дресслер представил народу иное лицо своего хозяина. На обложке журнала за 10 июня 1943 года он поместил отретушированную фотографию «доктора Эрнста Кальтенбруннера» в нацистской форме, а в своей книге привел циркуляр нового президента членам МККП, возможно подготовленный самим Дресслером:
«Вследствие моего назначения начальником Имперской службы безопасности я оказался перед необходимостью взять на себя международные функции, которые переходят ко мне в соответствии с существующими правилами. Я считаю, что должен принять на себя президентское руководство МККП, так как она является поистине великим достижением цивилизации. Эту организацию я рассматриваю как бесценное наследие моего соотечественника Шобера.
Я приложу все усилия, чтобы поддерживать МККП в ее нынешнем состоянии, несмотря на все трудности, хранить старые испытанные традиции и вести ее в будущее, которое станет свидетелем расцвета и дальнейшего расширения этого международного института, столь важного с точки зрения цивилизации».
И это был тот самый человек, которого как-то однажды шеф гестапо и Четвертого отдела РСХА Мюллер спросил, что ему делать с 25 французскими проститутками, зараженными сифилисом? И тот без колебаний ответил: «Расстреляйте их!»
Взятый в плен в конце войны после перестрелки в доме своей любовницы, Кальтенбруннер стал одним из 20 главных обвиняемых на Нюрнбергском процессе вместе с Германом Герингом, Рудольфом Гессом и другими военными преступниками. Признанный виновным в «преступлениях против человечества», он был повешен в октябре 1946 года.
«Этот человек был свиреп и упрям, как бык, более благоразумным и сговорчивым он становился лишь напившись, — рассказывал английский адвокат Эйри Нив. — Я вручал ему приговор в Нюрнберге. Огромный австриец плакал, как дитя, вызывая у меня отвращение. Его руки тряслись, и он не мог взять документ. «И это человек, который одобрял пытки и казни и смотрел фильмы о казнях на частных вечеринках», — подумал я».
О том же человеке после назначения его в Комиссию Дресслер писал: «Новый президент дал членам заверения, что будет поддерживать международный и чисто неполитический характер МККП».
Как же повлияло на злосчастную организацию то, что она без каких-либо протестов со стороны Генерального секретаря оказалась в лапах нацистских преступников Гейдриха и Кальтенбруннера?
Книга Дресслера и журналы военного периода — мы увидим это в следующей главе — ясно свидетельствуют о том, что в годы войны Комиссия продолжала функционировать в обычном режиме как международная полицейская организация. И это было удивительно само по себе.
Но использовалась ли Комиссия в иных, жутких, целях? Ведь картотека Комиссии была уникальна в своем роде. Нигде в Европе, да и в мире тоже, не было ничего подобного: полная классификация международных преступников по профессиям с биографическими подробностями, сведениями об их специальностях, методах работы и вероисповедании. Напомним, что уже в 1933 году в картотеке международной преступности было не менее 3240 досье. Это число к началу 1940 года могло свободно утроиться и достигнуть, скажем, 9720. Если умножить последнее на три (включая двоих родителей данного лица, не говоря о супругах), то получится около 30 000 человек. И сведения об их местожительстве, расе, религии и сексуальных наклонностях могли попасть в распоряжение карательных органов, желающих «очистить» Германию от «сомнительных элементов».