Эсеры, понаблюдав полтора года за политикой «белых» и «красных», на своем IX Совете партии, собравшемся в Москве в середине июня 1919 г., постановили: «Учитывая соотношение наличных сил, одобряет и утверждает принятое всеми правомочными партийными органами решение прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти и заменить ее обычной политической борьбой, перенеся центр своей борьбы на территорию Колчака, Деникина и др., подрывая их дело изнутри и борясь в передовых рядах восставшего против политической и социальной реставрации народа всеми теми методами, которые партия применяла против самодержавия»137. И это были не пустые слова. Эсеры, еще вчера выступавшие против большевиков, не только встали на их сторону, но и стали создавать партизанские отряды для помощи Красной Армии в освобождении Сибири от Колчака. Деникин ссылается на собственное признание эсеров, «употребивших все усилия для свержения сибирской власти и теперь поднявших вооруженные восстания во Владивостоке, Иркутске, Красноярске и других пунктах во имя прекращения гражданской войны и примирения с большевиками»138.
У белых оставалась одна единственная партия, с которой они могли в какой-то мере реализовать подобие хоть какой-нибудь демократическиобразной политики. Это была та самая либерально-демократическая партия кадетов. Биограф А. И. Деникина Д. Лехович определял политическую платформу Деникина как «либерализм», основанный на вере в то, что «кадетская партия… сможет привести Россию… к конституционной монархии британского типа»; соответственно, «идея верности союзникам (Великобритания, Франция, США.- В. К.) приобрела характер символа веры»139. Но «в конце июня, в разгар блестящих успехов армий и общего высокого подъема, либеральная общественность страшилась взять руль правления в предвидении «враждебного отхождения других влиятельных общественных сил и противодействия с их стороны»…140 В Белой армии «…и близких ей кругах… создавалось озлобление против «кадетов», и в частности против либеральных членов Особого совещания, которых называли «злыми гениями» и «главными виновниками» постигших нас бедствий. В такой обстановке либеральная общественность сочла для себя бремя власти непосильным и, предлагая известный политический курс, в то же время не давала своих людей, которые могли бы проводить его в жизнь. Очевидно, и не могла дать, так как, по признанию видных ее деятелей, помимо внутренних расхождений, в этом лагере было очень мало людей, которые «революционному разложению и распаду могли бы противопоставить понятную всем организующую силу». Это последнее обстоятельство встало передо мной особенно ярко,- пишет Деникин,- когда я задал вопрос, при создавшихся условиях чисто академический: кого же все-таки либеральная группа могла бы предложить в главы правительства?»141. Деникин вспоминал: «Последние приказы мои означали: невозможность опереться на либералов, нежелание передать власть всецело в руки правых, политический тупик и личную драму правителя. В более широком обобщении они свидетельствовали об одном, давно назревшем и теперь особенно ярко обнаружившемся явлении: о кризисе русского либерализма142. В результате Деникин не только заходит в тупик в поисках целей Белого движения, но и приходит к выводу, что единственной реальной властью в России может стать только военная диктатура.
Адмирал Колчак пришел к выводу о неизбежности диктатуры еще раньше; провозглашая себя Верховным правителем России, он откровенно делал ставку на военную диктатуру. Но у него была та же проблема, что и у Деникина,- Колчак не знал, на кого опереться. О своем сибирском правительстве Верховный писал: «…Дело не в законах, а в людях. Мы строим из недоброкачественного материала. Все гниет. Я поражаюсь, до чего все испоганились. Что можно создать при таких условиях, если кругом либо воры, либо трусы, либо невежи?!. И министры, честности которых я верю, не удовлетворяют меня как деятели. Я вижу в последнее время по их докладам, что они живут канцелярским трудом; в них нет огня, активности. Если бы вы" вместо ваших законов расстреляли бы пять-шесть мерзавцев из милиции или пару-другую спекулянтов, это нам помогло бы больше…»143 7 июня 1919 года генерал Будберг зло и раздраженно писал о том же сибирском правительстве: «…С ужасом зрю, что власть дрябла, тягуча, лишена реальности и действенности, фронт трещит, армия разваливается, в тылу восстания, а на Дальнем Востоке неразрешенная атаманщина. Власть потеряла целый год, не сумела приобрести доверия, не сумела сделаться нужной и полезной». «Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в помощь, чтобы вывести государственное дело из того мрачно-печального положения, куда оно забрело». Но вместо этого повсюду «только кучи надутых лягушек омского болота, пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций»; «гниль, плесень, лень, недобросовестность, интриги, взяточничество… торжество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми лозунгами»144.