Вообще, мне кажется, Сталкер наоборот боится, что получится. И то, что получится, будет неприемлемо для самого Сталкера. Наверняка, сокровенное желание Жены — это зажить нормальной жизнью, воспитывать Мартышку, быть рядом с мужем, и чтобы перестал он наконец ходить в Зону, мучиться самому и мучить других.
Выходит, что Женщина мудрее Мужчины. И процесс Исканий, творческой (духовной) неудовлетворенности специфический атрибут Мужчины. А житейская мудрость и стремление к житейскому счастью Женщины — это возможно единственно правильный путь к Счастью? Хотя, может быть, Женщины и любят нас за то, что мы такие «беспокойные».
Если бы Вы снова отправили в Зону команду, была бы там Женщина? Что бы она, по Вашему мнению, там Просила или Искала?
Артем Тюрин. Новосибирск, Россия — 05.09.98
Хороший вопрос, но ответа на него я не знаю. Зона — это не место для женщины. Может быть, потому, что АБС никогда не понимали женщин. Может быть, потому, что они преклонялись перед ними. Может быть, потому, что они считали, что женщины достойны лучшего. Может быть, потому, что если уж женщина потерпела поражение в Зоне, значит, надеяться больше не на что. Женщина — последняя линия обороны мужчины, последняя надежда, ULTIMA RATIO — «последний довод».
Большое количество человеческих проблем, вложенных одна в одну и потом запакованных в произведение — это изначальный замысел или сия ситуация формировалась по «ходу дела»?
Белоусов М. А. Москва, Россия — 19.03.00
Мне трудно ответить однозначно на этот вопрос. В разных произведениях это было по-разному. Но, как правило, идеи редко формулировались изначально. Как правило, они возникали именно «по ходу дела».
Какое место занимает в Ваших книгах «остросюжетность»? Вы часто посмеивались в своих книгах над «приключениями тела», но тем не менее значительный объем Ваших произведений — это захватывающие приключения и сногшибательные сюжеты! А иногда кажется, что в одной книге сплетаются философский трактат и боевик.
Влад. Краснодар, Россия — 24.03.00
Фантастика, как известно, стоит на трех китах. Это — ЧУДО (собственно фантастический элемент), ТАЙНА (искусство разворачивания сюжета таким образом, чтобы читатель не мог оторваться от книги) и ДОСТОВЕРНОСТЬ (сцепление событий книги с реальностью, без какового сцепления текст превращается в пустую байку и бессмысленную болтовню). Без ЧУДА — фантастика перестает быть фантастикой. Без ТАЙНЫ (читай: острого сюжета) фантастика становится скучной и дидактичной. А без ДОСТОВЕРНОСТИ произведение перестает быть художественным. Вот и весь расклад.
Эволюцию настроения от «можем все» до «ничего не изменить» можно заметить у многих фантастов. Примером может служить жизнеутверждающая сила «Стажеров» и безысходная концовка (концовка ли?) упомянутых ОЗ. Как вы думаете, это следствие более глубокого понимания общества вообще или результат ухудшения окружающей общественной среды — своеобразная «месть» писателя?
Алексей Ложко. Днепропетровск, Украина — 20.06.00
Здесь сыграли свою роль два фактора. Во-первых, всеобщее разочарование в научном прогрессе, характерное для второй половины 20-го века. («Все говорили: радио, радио… Вот радио есть, а счастья нет». И. Ильф.) А во-вторых, сама процедура биологического старения, которая накладывает совершенно специфическую патину на мировосприятие. Мир тускнеет и перестает удивлять. Впрочем, в отличие от Вас, я вовсе не считаю, что «Стажеры» и ОЗ так уж эмоционально противостоят друг другу. И там, и там пессимизм с оптимизмом намешаны, по-моему, в правильной пропорции.
Есть ли для Вас темы совершенно непонятные? То есть, на которые Вы бы не смогли писать? Если есть, то какие? Еще один вопрос. Есть Ваши собственные произведения или герои, которые до сих пор для Вас непонятны?
Сергеева Юлия. Иркутск, Россия — 07.04.01
Наверное, я не мог бы писать о любви. То есть такой роман, который был бы ТОЛЬКО о любви и больше ни о чем. Тема природы мне совершенно чужда. Тема музыки. Тема живописи. Наверняка, можно назвать еще что-то (и немало!), но в голову сейчас не приходит.
Мы не очень хорошо понимали, о чем получилась у нас повесть «Второе нашествие марсиан»: кто там прав и что, собственно, из нашей повести следует. И до сих пор непонятен мне Гаг из «Парня из преисподней» — не могу я относиться к нему однозначно.
Вопрос описания насилия в ваших произведениях поставлен очень остро, но описание самих т. н. батальных сцен зачастую крайне схематично. Это аргументировано вашими принципами? Не являюсь сторонником излишней жестокости, но ведь в таких критических ситуациях персонаж открыт для анализа.
Валентин. Владивосток, Россия — 08.04.01
Не совсем понимаю, о чем Вы говорите. Вам не нравится, как мы описали, скажем, бой Максима с бандитами? Вы считаете, что там у нас мало крови, хруста костей, выпученных глаз и т. д.? Но мы написали ровно то, что хотели там написать, и ни словом больше. Это, действительно, наш принцип: чем ужаснее происходящее в романе, тем реже автор должен использовать слово «ужас» и тем больший простор он должен оставить читательскому воображению. То, что подразумевается, всегда оказывает на читателя большее воздействие, чем то, что названо, сформулировано, расписано. Так в шахматах: скрытая, «висящая» угроза всегда опаснее прямого выпада.
Почему в Ваших произведениях всегда неопределенный, в каком-то смысле грустный конец?
Анна. Даугавпилс, Латвия — 27.05.02
Может быть, потому, что у нашей жизни конец всегда очень определенный и безусловно грустный?
Ваши ранние книги вполне могли воспитать у некоторых интеллигентов ощущение своей исключительности в светлом будущем и отрицательные чувства по отношению к «мещанам», «обывателям», «коммерсантам». А не приходила ли Вам тогда мысль критически описать саму интеллигенцию, чтобы внушить тем людям, для которых Ваша точка зрения авторитетна, должное чувство скромности и понимание своей ограниченности? Ведь она подчиняется закону Старджона о 90 процентах ровно в той же степени, как и все на свете!
Максим Поляков. Москва, Россия — 10.04.01
По-моему, мы не раз писали и об интеллигенции тоже — без особой жалости и пристрастия. Возьмите, например, «Хромую судьбу». Или «Град обреченный». Или «Жиды города Питера». Я уж не говорю о «Поиске предназначения». Мы очень давно перестали идеализировать интеллигенцию — с тех пор, как была проиграна, едва начавшись, битва за свободу в первой половине 60-х.
Почему в произведениях АБС никто не умирает естественной смертью? Разве так сложно дожить до своего естественного предела (пусть и в 300 лет) в гармоничном мире будущего? Более того, в произведениях АБС никто не умер своей смертью даже в прошлом, ближайшем к описываемому будущему. Нигде не обнаружил воспоминаний о покойных тетушках и дядюшках, о полученных наследствах, о дальних (что по-своему отдельная тема) родственниках… Это просто симуляция идеи вечной жизни в умах тех-кто-там-в-этом-самом будущем живет или есть другая причина?
Виталий. Киев, Украина — 04.01.04
Это — тонкое замечание. И наверное, хороший материал для психологов и аналитиков. Сам я в те поры по этому поводу не задумывался — молодые люди вообще не задумываются о (естественной) смерти. Наверное, и для АНа эта мысль была чужда и малоинтересна. Недаром же наш (самый молодой, правда) герой объявляет что-то вроде: самое главное в жизни человека — это красиво умереть. Авторы, разумеется, слегка пародировали типичный юношеский гонор, но, на самом деле, недалеко от этой позиции (тогда) ушли.
Почему и в первом, и во втором романах С. Витицкого герои пытаются разгадать тайну бессмертия?
Алексей. Хабаровск, Россия — 19.04.04
А почему бы и нет? Согласитесь, это тайна высочайшего класса, и достойна она всяческого внимания.
Три произведения АБС — УНС, ХС и ОЗ — публикуются по принципу «2 повести через главу по очереди». Откуда возникла идея такой компоновки произведений? Не просто же из подражания Булгакову? Не кажется ли Вам, что при постоянном «перепрыгивании» с одной повести на другую теряется накал (сейчас говорят «драйв») произведения?