— Я инженер. И у меня была авария на работе.
— Бога ради, не объясняйте, я ни на секунду не усомнилась в вашей порядочности, я чувствую: вы не могли сделать подлость.
Они повернули от реки и долго шли молча. Прощаясь у ее дома, Каринэ предложила встретиться завтра пораньше, с утра, чтобы по прохладе показать Максуду Ташкент, и пригласила составить компанию на пляж; они с Наташей давно решили, что в воскресенье поедут на озеро Рохат, где ташкентцы любят проводить жаркие летние дни.
В эту ночь ему впервые за три года приснился сон. Он уже считал, что сны ушли от него навсегда, и жалел об этом. Такой сдвиг он обнаружил только у себя, другие, считай, только снами и жили, а какие цветные сны снились Алену Делону! Заслушаешься, от зависти умереть можно! И вдруг сон, пусть не самый желанный, красивый, но все же сон.
Приснился ему следственный изолятор, где его содержали до суда, и неожиданный визит к нему аккуратного тихого старичка. Он оглядел камеру печальными глазами и, не решаясь присесть на единственный табурет, сказал совсем не по-казенному:
— Молодой человек, назначен день суда по вашему делу, по закону вам положен адвокат…
Гимаев перебил его:
— Я уже говорил, что виновным себя не считаю, а на адвокатов у меня денег нет, не успел еще заработать…
— Не горячитесь, молодой человек, вы и так, на мой взгляд, уже наломали дров,— и, видя, что заключенный не собирается предлагать сесть, прошел к табурету.
Максуд не ожидал от старика такой настойчивости.
— То, что вы отказались от защиты, зафиксировано в деле, это ваше право, вы вольны защищать себя сами. Но вы, видимо, не знаете, что суд предоставляет, при желании, обвиняемому защиту бесплатно, и я, ваш адвокат, буду представлять ваши интересы в суде. Теперь, когда вы немного остыли, пойдем дальше. Расскажите, как проходили встречи со следователями? По вашему делу не обязательно брать под стражу до суда, вы не уголовник, не потенциальный преступник, и у вас, как мне кажется, не было мысли пуститься в бега.
Гимаев, опершись о плохо оштукатуренную стену, долго молчал. Он вспоминал следователя, своего ровесника, холеного сытого парня, юриста в третьем поколении; дед его до сих пор был бессменным судьей, отец — прокурором, так сказать, трудовая династия. Сестра и брат следователя тоже были юристами. Держался он как Бог, только к тому же был зол и властен. Вызовы он назначал в рабочие часы, и дважды, как назло, в это время на объект Гимаева подавали вагоны. Считая, что вагоны важнее,— козе понятно, Максуд опаздывал на допрос. Хотя следователь и маялся от безделья в конце дня, в первый раз Гимаева не принял, а во второй раз, когда тот опоздал на час, спросил строго, намерен ли Гимаев еще мешать следствию. Максуд, не предполагая, чем это для него обернется, честно признался, что, если случится что-то важное на объекте, может, и опоздает, такая, мол, работа начальника участка, а вагоны — не шутка, один час простоя оценивается в тысячи рублей.
Это признание вывело следователя из себя: ах, незаменимый человек, занят он, а тут бездельники, значит… и понесло. Закончил злым шепотом: вот, мол, сейчас, сию минуту покажу тебе, какая ты незаменимая личность,— и выписал ордер на арест, как уклоняющемуся от допросов.
Ничего этого Гимаев старику рассказывать не стал, только с нескрываемой иронией признался:
— Я думаю, он был строг, но справедлив, я ведь срывал ему плановые сроки.
Старик был дока в своем деле; лично зная следователя, ясно представил его встречи с этим ершистым парнем, потому вопрос не повторил.
Сон был рваный, странный: то смещалось время, то в драматические минуты персонажи начинали вдруг нести ахинею, никакого отношения к делу не имеющую; так случалось, когда появлялся прокурор. Он говорил о каких-то полевых цветах, но Гимаев-то точно помнил его речь. Прокурор доказывал, что такому безответственному специалисту, высказывающему вредные и обидные слова в адрес погибшего, представляющего Его Величество рабочий класс (так и сказал),— не место на свободе, и требовал не только предельного срока по статье обвинения, но считал, что не мешало бы еще какую-нибудь статью подыскать. Прокурор был тучен, вальяжен, имел хорошо поставленный голос и удивительно напоминал следователя. Потом, гораздо позже, Гимаев узнал, что это был один из членов династии.
«Попал под семейные жернова»,— прокомментировал Ален Делон уже в колонии.
Гимаев видел пустой зал суда — процесс никого не заинтересовал. Не интересовал даже семью погибшего — пенсию ей назначат при любом исходе. Говорят, жена погибшего, маляр из соседнего управления, в сердцах даже обронила: слава Богу, что Господь прибрал. Бедная женщина, тащившая семью, не только никогда не видела зарплаты мужа, но и не чаяла, как от него, пьяницы, избавиться. А тут такой исход, и ежемесячная пенсия детям — как не обрадоваться, хотя и кощунственно, вроде.