– Я пообещал, что не буду расспрашивать о сюжете, но давай рассмотрим только одну сцену, чтобы понять твоё отношение к некоторым вещам. Это важно для восприятия тебя как автора и человека.
Ева недоверчиво посмотрела на парня, затем вдруг махнула рукой, так по-обывательски, будто ей предлагали купить одну шоколадку на двоих.
– Есть моменты… – журналист осёкся, подбирая слова, – они словно повисают в воздухе. Я, как читатель, не понимал, как к ним относиться. Возникает странное ощущение, будто ты признаёшься, что сама не до конца определилась, кто герой, а кто злодей. Даже когда пишешь об очевидном зле: о насилии, убийстве, сексуальном рабстве.
– На девяносто девять процентов так и есть. Один процент – это желание поиздеваться.
Ева рассмеялась, как всегда, беззлобно, но в этот раз резко остановилась.
– Шучу. Я старалась придерживаться одного принципа: моё личное неприсутствие. Не хотелось навязывать читателю внутренних убеждений.
– Но ведь для автора это чуть ли не первостепенная задача – передать своё отношение через рассказанную историю. Разве нет?
– Не знаю. Наверное, для кого-то другого – да. Но ты забываешь одну вещь: моя книга создавалась не как что-то посредственное из череды таких же, а как единственное из абсолютного ничто. Ты пытаешься анализировать текст, сравнивая с другими. Но это путь в никуда. Что ты хотел узнать? Моё отношение к чему?
– Сейчас будут спойлеры, – обратился интервьюер к зрителю. Боря на секунду задумался и добавил: – Людям с тонкой душевной организацией тоже следует воздержаться от просмотра видео в следующие полторы-две минуты.
– Ты описываешь сцену, где героиня застаёт сожителя, который насилует её малолетнюю дочь. Девочка напугана, но молчит и не сопротивляется. Мать бросается на мужика-педофила и кричит: «Ах, ты мразь! Тебе меня мало?» То есть она обвиняет его не в преступлении против ребёнка, а в том, что он предал её любовь. Я понимаю, что такое могло случиться в реальной жизни, особенно в неблагополучных семьях, где-то в глубинке…
– Прости, перебью. Это стереотип, якобы только в деревне или в семьях, где родители пьют, случается насилие над детьми. В городах при относительном благополучии это просто тщательнее скрывается.
– Хорошо, допустим. Но дальше события раскручиваются в такую страшную историю, которую, на мой взгляд, на любом уровне морального самосознания невозможно воспринимать как норму или что-то нейтральное. Это пиз*ец. Для любого. Для каждого. Почему ты так непринуждённо рассказываешь об этом? Ты описываешь чудовищные сцены так, словно это осенний пейзаж или, не знаю, комната, в которой мы сейчас находимся.
– Это плохо?
– Тебе не казалось, что читатель воспримет твой стиль, как эмоциональную незрелость?
– Знаешь, что помогло мне стать тем, кем я стала? – задала она риторический вопрос и тут же сама на него ответила: – Расчётливость. Я не делала ничего вслепую. Каждый мой выбор был продуман и отработан. Хочешь, откровенное признание?
– Конечно!
В теле парня чувствовалось сопротивление, будто он мысленно боролся с тем злом, о котором говорил.
– Я переписывала книгу дважды. Сцены, о которых ты говоришь, в первом варианте были жёстче и эмоциональнее. Перечитывая раз за разом, я усмиряла в себе боль. К концу я стала хирургом, который в тысячный раз вскрывает грудную клетку, не испытывая никаких эмоций.
Боря откинулся на спинку кресла.
– Ты всё ещё будешь отрицать сходство с Набоковым?
Ева пожала плечами:
– Я не пыталась вызвать симпатию к антигероям, если ты об этом. Скажи, ты всерьёз думаешь, что есть добро и зло в чистом виде? Что всё это не стечение трагических обстоятельств?
Парень оставил последнюю фразу без комментария.
– Тема домашнего насилия будто притягивает тебя: значительная часть книги посвящена ей, плюс твоя волонтёрская деятельность. Как думаешь, что должно поменяться в нашей стране, чтобы проблема, если не решилась полностью, то хотя бы изменилась в лучшую сторону?
– Ты ждёшь от меня экспертного мнения? – Ева посмотрела в пол и покачала головой. – Как обыватель, я бы сказала, что нужно как можно больше говорить об этом. Любое насилие, в особенности над детьми, не должно быть табуированной, стыдной темой. Кстати, моя фея-крёстная отлично ответила на этот вопрос в своём фильме. Смотрел?
– Да, – поспешил ответить Борис и сменил направление беседы: – В прологе ты написала: «Каждый автор должен дорасти до своей книги». Что это значит?