А вот тем, кто не ассоциирует себя ни с иудаизмом, ни с Эрец Исраэль, рассчитывать на сохранение еврейства не приходится. Впрочем, они и не рассчитывают: подобная национальная аннигиляция вполне согласуется с их собственными устремлениями. Что ж, как говорил Жаботинский, туда им и дорога. В нигил, то есть в ничто.
- Вы написали блестящую статью «Быть нами» об антисемитизме и его последователях. Согласны ли Вы с тем, что причина антисемитизма заключается в всходящей ядовитыми плодами зависти к еврейским талантам?
- Нет, зависть тут не при чем, как и многое другое. Вряд ли имеет смысл упражняться в поиске каких-то стандартных, банальных причин антисемитизма. Зависть, экономическая конкуренция, религия, таланты - все это полная ерунда, разлетающаяся вдребезги при первом же серьезном анализе. Если дело в религии, то почему выкрестов ненавидят еще сильнее? Если в конкуренции, то почему такую же ненависть не испытывают к другим конкурентам? Если в неумеренном богатстве, то почему режут бедных и убогих? Если в нищете, то за что убивать богатых и образованных? Если раздражает иная культура быта, то почему нападают именно на евреев, а не, скажем, на басков или кельтов? Таланты? Да мало ли талантов в других народах? Ксенофобия? Тоже не годится: клокочущая ненависть к евреям несоизмерима с любыми другими проявлениями ксенофобии.
Реальная причина лишь одна: стойкое чувство чуждости, которое испытывает к еврею любой нееврей. Подчеркиваю: любой, вне зависимости от образования, воспитания и интеллигентности. Все эти добавки могут загнать упомянутое чувство глубоко в подвалы сознания, но рано или поздно оно проявит себя так или иначе. Остается лишь гадать, в чем именно заключается природа этого чувства, но само его наличие не вызывает у меня никакого сомнения. Мы просто другие, вот и всё - другие кардинально, на принципиальном уровне. Что-то вроде инопланетян. Лучше всех это понимал Рихард Вагнер с его рассуждениями о еврейской музыке - еврейской не в смысле «тум-балалайка», а именно в плане метафизическом, на уровне ощущения рядом чужого, а значит, опасного существа.
- Вы говорите: « Мы другие.» Мы, конечно же, другие! Но эта инакость все больше принимает центробежный характер: человек перестает ощущать необходимость быть евреем, так как ему не привито ничего из тех основ, которые и формируют еврея. Национальная аннигиляция, к сожалению, не является проблемой отдельно взятого еврея или отдельной семьи. Она довольно интенсивно превращается в национальную катастрофу: в диаспорах все увеличивается процесс смешанных браков, когда единственная драгоценность, оставшаяся у еврея, - его сущность - растворяется с появлением нееврейской мамы. И тут даже существование Израиля мало помогает. Конечно, особая специфика духовного состояния никуда не девается, но без подпитки она мало на что может влиять. И в результате нам остается только радостно повторять вслед за Жаботинским: «Туда им и дорога!»
- «Ему... не привито...» Вы уж извините меня, Елена, но это всё пустое. У каждого человека есть момент выбора, момент личной ответственности. Советским евреям тоже «не прививали» никаких еврейских основ. Что не помешало довольно многим решить так, а не иначе. А другим многим - решить иначе, а не так. В любом случае, это вопрос личного выбора и только. Хочешь быть евреем - будь им, вне зависимости от того, кто твоя мама. Не хочешь - иди другой дорогой - и тут уже никакая мама не поможет. В противоположность тому, что вы говорите, это именно что проблема «отдельно взятого еврея».
- В одной из песен, посвященной Иерусалиму, есть такие строчки: «Пусть не живу я в городе моем, но с ним союзом я соединен». Соединены ли Вы особыми связями с каким-либо местом на Земле?
- Конечно. С Израилем и соединен. С моим домом на склоне самарийского холма. С видом на вади Шило и на оливковые рощи. С особенным горьковатым запахом здешнего воздуха. С Иерусалимом и его строгой торжественностью, даже отчужденностью. С панибратски- свободным Тель-Авивом. С гортанным тайманским рынком в Рош-ха-Айн. С невыносимой жарой и коралловым рифом Эйлата. С черным базальтом Голан. С мистикой Цфата. С покоем Изреельской долины. С необъяснимым притяжением Иудейской пустыни. С уймой других мест. Я тут без малого тридцать лет, в этой неисчерпаемой Стране, изъездил и исходил ее вдоль и поперек и за это время успел лишь понять, что десяти жизней не хватит увидеть, услышать и понять все, что хочется. Это и есть «особая связь» - когда хочется увидеть, услышать и понять.