Нас всегда ненавидели за то, что мы были другими - даже тогда, когда изо всех сил стремились казаться такими же, как все. Время от времени это чувство становилось невыносимым для самих ненавистников, и тогда они убивали и изгоняли нас в иные пределы. Изгоняли лишь затем, чтобы спустя несколько десятилетий, а то и несколько лет, вернуть, заманивая щедрыми льготами и привилегиями. Почему они так нуждались в нас? Потому, что наш уход всегда оставлял после себя ощущение пустоты - невзирая на то, что в наши залитые кровью дома и кварталы немедленно после погрома вселялись семьи наших бывших соседей - грабителей и убийц. Потому, что без нас место лишалось не только торговцев, грамотеев, менял и врачей - оно лишалось души, лишалось корня. Ведь, как уже сказано, с течением лет именно мы превратились в коренное население этого континента.
И мы возвращались. Возвращались, точно зная, что последует потом. В том же фильме «Ида» еврейская девушка спрашивает парня, прельщающего ее перспективой счастливой совместной жизни: «А потом?»
- Потом купим собаку и поженимся, - шутливо отвечает парень.
- А потом? - повторяет свой вопрос Ида.
- Потом построим дом и родим детей.
- А потом?
Он молчит, искренне не понимая смысла ее слов. Но она-то знает, что рано или поздно случится ПОТОМ. Потом будет погром. Потом зарубят топорами мужчин, распорют животы женщинам, изнасилуют и убьют детей. Такое вот традиционное неизбежное европейское ПОТОМ... Почему же мы возвращались, почему своей собственной волей шли под нож, под дубье, под сапог? По единственной причине: нам просто некуда было идти, кроме как к этому ПОТОМ.
Тогда - не было, зато теперь - есть. И этот факт сделал нас иными: мы наконец-то перестали быть европейцами - даже тогда, когда, на время выехав из своей Страны, вновь поселяемся в европейских городах. А что же случилось с пустотой, которую, как обычно, оставил наш очередной - на сей раз, почти тотальный исход? Пустота никуда не делась, хотя чисто внешне заполнилась миллионными ордами современных вандалов. Без нас континент вновь страдает фантомными болями - болями вырванного корня, вырезанного сердца. И, страдая, по-прежнему ненавидит нас за эту невыносимую боль. Ненавидит нашу Страну, ставшую нам убежищем от европейской тьмы, грязи, крови.
Эта ненависть, для которой даже придумано специальное слово «антисемитизм», кажется многим иррациональной и загадочной, но суть ее проста и объясняется известным механизмом образования противоположной реакции. Нас ненавидят из тоски по тому лучшему, что мы собой представляем. Нас ненавидят потому, что хотят быть нами.
Фильм «Ида» снят в подчеркнуто скупой, бесстрастной манере, без тени надрыва и без каких-либо мелодраматических аксессуаров, типа чувствительной закадровой музыки.
В ключевом эпизоде поляк средних лет, проживающий со своей семьей в бывшем еврейском доме, соглашается показать девушке место, где закопал ее родителей, которых сам же и убил на исходе войны для того, чтобы завладеть фермой.
Соглашается, естественно, не даром, а в обмен на отказ от каких- либо дальнейших претензий. Яма, которую он выкапывает в лесу, неожиданно глубока, почти в человеческий рост. Оттуда этот добрый человек достает и передает еврейкам, героиням фильма, останки людей, собственноручно зарубленных им 18 лет тому назад. Детский череп. Кости и черепа взрослых. Потом еврейки уходят, унося в охапке свою страшную ношу. Они уносят ее туда, где их предки от века привыкли хоронить своих близких: на старое еврейское кладбище Люблина («Если оно еще существует», - буднично замечает старшая). А мужчина с натруженными, привычными к топору и лопате руками, хороший семьянин и набожный христианин, остается сидеть в черной лесной яме, оглушенный ненавистью и чувством вины.
Трудно вообразить себе более точную аллегорию современной антисемитской Европы. Мы ушли, схоронив своих мертвецов (если было что хоронить) на старых еврейских кладбищах (если они еще уцелели). Мы ушли, унеся с собой свои претензии, а она, Европа, осталась. Она глушит свое чувство вины покаянными речами, книгами, фильмами и памятниками жертвам Катастрофы. Она пестует свою ненависть антиизраильскими демонстрациями, бойкотами, открытой враждебностью. Она ходит по нашей земле, пользуется нашим добром, дышит пеплом наших сожженных детей, который до сих пор витает в европейском воздухе. Но, подобно тому польскому крестьянину, вселившись в наши дома, европейцы не стали нами. Снедаемые раскаянием и злобой, корчатся они в черной лесной яме антисемитизма, и нет поблизости нашей великодушной руки, чтобы вытянуть их на свет Божий. Нет, и не будет: мы слишком хорошо знаем, что будет ПОТОМ.